Коррозия души. Часть первая.

НЕНАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА

 

СЕРГЕЙ ЗАВЬЯЛОВ

 

КОРРОЗИЯ ДУШИ 

 

НАЕМНИК IV

 

УДК 82-32

 

Сергей Завьялов. Коррозия души. Наемник IV. − М.: Наемник, 2019. − 113 с.

Все события и персонажи книги являются художественным вымыслом. В произведении может иметь место случайное совпадение событий, имен, фамилий, населенных пунктов, вооружения и снаряжения. Автор не придерживается никакой политической идеологии и никого не хотел оскорбить в своем рассказе.

Внимание, 21+

Присутствует нецензурная лексика, сексизм, унижение чести и достоинства, попирание религиозных чувств, сцены сексуального насилия, употребления наркотиков, табака и алкоголя.

 

Издательство «Наемник» выражает огромную благодарность всем причастным к выходу книги.

 

Никита Харин, подросток из неблагополучной семьи попадает в трудную жизненную ситуацию. Волею судьбы он попадает в мир преступности и становится наемным убийцей. Мечтая бросить свое кровавое ремесло он решается на отчаянный шаг – предать своих хозяев и сорвав куш бежать из страны. В последний момент жизнь вносит свои жестокие коррективы в его радужные планы.

 

© Сергей Завьялов, 2019 

Моему сыну Мирону посвящается

 

И это псы, жадные душою, не знающие сытости; и это пастыри бессмысленные: все смотрят на свою дорогу, каждый до последнего, на свою корысть

 

КНИГА ПРОРОКА ИСАИИ 

ГЛАВА 56, СТИХ 11

 

ПРОЛОГ

 

В зале судебного заседания было тихо. Немногочисленные присутствующие стояли и молча слушали как судья, дородная баба лет 50 методично зачитывала приговор.

— За совершение преступления предусмотренного статьей 103 Уголовного кодекса РСФСР — умышленное убийство, совершенное без отягчающих обстоятельств, — судья прочистила горло и налив себе в стакан воды из графина сделала пару глотков, запачкав края стакана помадой продолжила, — подсудимый Харин Никита Андреевич 1976 года рождения приговаривается к пяти годам колонии общего режима.

Я обвел взглядом застывших в помещении людей.

Жирная, невзрачная тетка из комиссии по делам несовершеннолетних, стоявшая во втором ряду злорадно заулыбалась. Участковый капитан, высокий мрачный брюнет лет тридцати, смотрел на молоток судьи и его лицо выражало лишь усталость, вселенскую тоску и желание поскорей покинуть торжественное мероприятие, знаменующее событие отъезда его проблемы в места не столь отдаленные. Мать, еле державшаяся на ногах в первом ряду, дослушав приговор села, уткнулась в платок и зарыдала.

— Подсудимый, ваше последнее слово, — судья уставилась на меня своим цепким взглядом.

Я стоял как в ступоре и вдруг вспомнил события трехмесячной давности, ту роковую ночь, которая и привела меня на скамью подсудимых. 

Сидя на кухне маленькой двухкомнатной хрущевки на ул. Лесной я курил «Приму». Меня бил жуткий нервяк, так как отчим опять был не в духе и устраивал разнос матери.

Мне трудно сказать из-за чего была ругань, но люди, прожившие шесть лет в браке, слишком сильно ненавидят друг друга, чтобы заморачиваться поиском повода облить супруга грязью.

Моя мать, к слову чистокровная еврейка, имела ту характерную особенность, которая присуща всем бабам страны Советов — она не могла вовремя заткнуть свой хлебальник.

Мой дед, отец моей матери, гордый сын чеченского народа, которого злые ветра занесли в Тольятти, неоднократно бивший и мою бабку, и мою мать, да и меня иногда, часто повторял мне фразу, которую я запомнил навсегда:

— Настоящий мужчина — это тот, кто знает своего врага.

Жаль старика. Он умер от инсульта, когда мне было восемь. Дед так и не смог воспитать как подобает свою жену еврейку и дочь, которая по галахическим законам так же относилась к избранному народу, хотя по законам гор была чеченкой. Такое бывает.

Своего отца я толком не помнил, но любил, хотя виделись мы не часто. Он работал на Волжском автомобильном заводе, а в свободное время подрабатывая бомбилой на своей старой копейке всегда мог баловать меня сладостями и игрушками. Я часто вспоминал, как он целовал меня и гладил своей твердой как камень ладонью мою рыжую голову. Его убили, когда мне было пять. Всех деталей я не знал. Злоумышленники вроде как позарились на отцовский автомобиль, деньги и целлофановый пакет. Вот такая вот история. Отца, который был круглым сиротой, мне заменил дед, отец матери и почти три года являясь галахическим евреем я постигал законы гор и высказывания пророка Мухаммеда.

Я знал, что сейчас будет. Пьяный, здоровый как лось верзила изобьет мою мать, а потом примется выбивать дурь уже из меня, как любил он выражаться. Отчим ненавидел меня всеми фибрами души, и я отвечал ему взаимностью. Он часто повторял, что «два медведя не уживутся в одной берлоге». Что я могу сказать, он в целом прав, но я не медведь, я скорее росомаха.

Взяв нож, который был острым как бритва я спрятал вооруженную руку под стол. Из спальни послышался звук, который обычно исходит от ладони, встретившейся с лицом. В данном случае лицо принадлежало моей матери.

— Чтоб ты сдохла, шлюха! — отчима как обычно душило бешенство.

«Ну сейчас он приступит ко второй фазе», — подумал я и выдохнул дым, который мне выдыхать на кухне было запрещено, в принципе, как и вдыхать. Курить в квартире мог только отчим, для меня же это было табу, и я его нарушил, нарушил намеренно. Дверь спальни распахнулась и появился чуть пьяный громила. Отчим через гостиную направился ко мне со злобным оскалом, предвкушая очередное избиение непокорного выблядка.

«Ну иди, иди сюда сука», — подумал я, стараясь сохранить спокойствие, но рука, держащая сигарету, предательски тряслась.

— Затуши, ты, ублюдок! — зловеще прошипел отчим.

Встав, я крепче сжал нож, заведя вооруженную руку за спину. Мой дед, чеченец из тейпа Беной, учил меня, маленького пиздюка, пользоваться холодным оружием, показывая куда лучше всего бить врага ножом, и как правильно добивать. Он любил повторять:

— Если ты безоружен, то ты раб обстоятельств. Если ты вооружен, то ты хозяин своей судьбы.

Забавно, наверное, я смотрелся со стороны — семилетний пацан, пытающийся управиться с ножом.

Отчим, подойдя вплотную и глядя мне в глаза уже не говоря ни слова, левой рукой вцепился в мое горло и попытался поднять вверх мое пятидесятикилограммовое туловище. Ему это удалось. Только когда он поднимал меня как мешок с картошкой, я вонзил острый нож ему в область селезенки.

Отпустив меня, он закричал и попытался отступить, прижавшись к грязному холодильнику. Кровь хлынула как со свиньи. Теперь пришло мое время — волчонок вырос и показал свои зубы. Следующий удар пришелся в шею. Я услышал тихий хрип и верзила, который трахал мою мать шесть долгих лет, попутно избивая её и меня, упал на колени и, заливая кровью старый желтый линолеум, хотел уползти прочь. Не знаю на что он надеялся. Наконец, аккуратно затушив сигарету в стеклянной пепельнице, я не торопясь подойдя к ползущей прочь мрази схватил его за волосы и приподняв подбородок полоснул по горлу.

Смотря на труп, который некоторое время отвратительно дергался в конвульсиях, мне почему-то на ум пришла фраза из 103 суры – «все люди несут убытки в своих делах…». Я улыбнулся нелепости своих мыслей и прикурив следующую сигарету выдохнув облачко табачного дыма, снова посмотрел на сто килограммовый кусок мертвого мяса. 

«Ну вот ты и сдох, мразь», — подумал я и ухмыльнулся.

 

ГЛАВА I. HOMO NOVUS

 

Пятилетний срок отсидки был сокращен на год, и я вышел по УДО спустя четыре года. Не хочу перегружать Вас, уважаемый читатель, воспоминаниями о зоне, хотя если на чистоту, то там мне было неплохо. Я попал в воспитательную колонию для несовершеннолетних, которая располагалась в Майкопе, на Кожевенной улице. Будучи евреем, я хитрожопо получал от местной иудейской общины сигареты и сладости, лишь за то, что иногда посещал шабат (облегченный режим содержания позволял увольнительные). Значительная примесь чеченской крови из благородного тейпа давала крышу в обществе. Как вам? Нормально я устроился, да?

Как говорят на Руси-мачехе – «ласкового жеребца две кобылы кормят».

Кроме всего прочего, сел то я не по кастрюльному делу и это еще больше способствовало росту авторитета среди заключенных малолеток. Но что-то не давало мне спокойно плыть по течению и виной тому было даже не отсутствие баб. Для того чтобы унять спермотоксикоз существовали петухи, да и в конце концов Всевышний даровал нам руки и бонус из семи дюжин девственниц, после того как мы закончим топтать земную твердь. Так что, если у Вас под боком нет бабы, то не спешите расстраиваться.

Если вы спросите меня:

— Ржавый, пользовал ли ты пидоров?

Я отвечу положительно. Имел я их и в жопу, и в рот. Но хочу отметить один нюанс — опущенных я трахал из необходимости, которая крутила мою молодую плоть, да и не авторитетно как-то передергивать. Есть опасность потерять свой с трудом приобретенный статус.

В общем когда ворота колонии закрылись за моей спиной, я стоял на перепутье. Мне нужно было сделать выбор и уже действовать в избранном направлении. 

Все дело было в том, что после убийства отчима, я ощутил неимоверный подъем сил, божественное (или скорее дьявольское) вдохновение. Я как будто заглянул за край земли и познал ТАЙНУ. Мне поистине понравилось наблюдать, как человек, со своими помыслами, мечтами и амбициями корчится у моих ног истекая кровью и дерьмом. Умирает от моей руки. Это запредельный кайф! Героин мне так не вставлял, как ощущение чужой крови на своих руках. Никаких угрызений совести, а лишь прилив сил и улучшение настроения.

Кстати поясню за героин. Ширево и другая наркота, в том числе алкоголь, сиги и даже красивые бабы со сладостями — это ни что иное как анестезия. Да-да, жизнь ежесекундно причиняет нам боль и не только физическую. Она ломает наши мечты, забирает тех, кого мы любим, превращает то, что мы ценили больше всего на свете в дерьмо. Как сказал один умный профессор, в душе не ебу как там его звали, по любому какой-нибудь еврей или немец – «Все что приносит нам радость — либо аморально, либо от этого толстеют». Смешно очкастый пизданул внатуре, но я добавлю свое субъективное мнение – «Все что мне приносит радость — это бесчеловечно и мое хорошо, это по всей видимости чья-то смерть».

Застегнув до горла куртку синего спортивного костюма в полоску, я сел в коридоре автовокзала в позе «срущего орла», ну то есть на корточки, по старой зоновской привычке. Коридор был тупиковый и вел в мужской и женский туалет. Я, только что умывшись и почистив зубы пальцем измазанным зубной пастой, которую я попросил у случайного мужичка, сидел и думал, что же мне делать. Денег у меня не было и жрать соответственно тоже. Я с тоской размышлял о нелегкой судьбе откинувшегося молодого зека, который оказался на свободе без гроша в кармане. В ешиву идти не было смысла, так как сегодня был вторник и кормят там обрезанных приблудышей только с вечера пятницы и до субботнего обеда. Да и ширева не было, а без оного и кусок в горло не лез.

Рядом зацокали каблуки и мимо меня, в черных лосинах и длинной блузке прошли стройные женские ноги. Телка, взглянув на меня как на отброс, пошла выливать из себя отходы или менять вату на манде. Меня задело такое отношение, тем более, что я заметил дорогую импортную сумку и рыжье на шее и пальцах данной твари.

Я встал и затекшие колени чуть хрустнули.

«Лишь пред тобой колени преклоняем», — вспомнил я первую суру Корана. 

Забавно, четыре года ходил в Синагогу, а вспоминается лишь то, чему учил меня дед.

Заглянув за угол, я убедился, что вблизи сортира нет зевак, а, следовательно, телка в лосинах испражняется в одиночестве. Насвистывая веселый еврейский мотив, я направился к двери женского туалета.

К аромату женской общественной уборной, которая надо сказать была не чище, чем мужской сортир, примешивался свежий запах дерьма. Бабы, с виду такие недоступные и одухотворенные, испражнялись ничем не приличней мужла. Краем глаза я отметил обоссанный стульчак унитаза, как будто там испражнялась не баба, а полковая лошадь. Кабинок было три, и крайняя к окну была закрыта. Там весело журчала мочой моя будущая жертва.

Мерзко улыбнувшись я достал нож и просунув лезвие в зазор между дверьми и косяком кабинки откинув щеколду резко распахнув дверь. Вы бы видели лицо этой мрази. Бля, умора. От прежнего высокомерия не осталось и следа.

Шкура сидевшая и подтиравшая выбритую (проститутка не иначе) промежность бумажной салфеткой вскочила. Ее глаза расширились от ужаса и она, судорожно пытаясь надеть трусы, хотела завизжать как резаная свинья. Предвосхитив ее вопль, я схватил ее за горло левой рукой и что было сил дернул вправо, сломав горловые хрящи. Она некоторое время хватала ртом воздух, трясла крашеными светлыми лохмами и судорожно вращала белками глаз. Однако все было тщетно. Она уже была мертва, хотя еще и не понимала этого.

Осторожно прикрыв дверь кабинки, я прислушался. Никого. Я посмотрел на труп проститутки. Она сидела на унитазе растопырив ноги, на которых в районе бедер были натянуты стринги. Голова неестественно была откинута назад. Затылок жертвы покоился на сливном бачке, а в районе горла образовался большой кровоподтек. Быстро осуществив шмон ее имущества, я собрал ништяки. Моей добычей стали несколько золотых колец, золотой браслет, пара сережек из того же металла, которые я выдрал, порвав мочки ушей трупа. Быстро осмотрев сумочку, я извлек кошелек, в котором было почти триста тысяч рублей, что равнялось примерно сотне баксов. Я выгреб все до мелочи. Кроме денег и пачки сигарет ничего ценного более я там не обнаружил. Надежда найти в сумке ширево не оправдала себя. 

«Все равно неплохо», — воодушевился я, извлекая трясущимися пальцами сигарету.

Облокотившись на подоконник замазанного белой краской окна, я прикурил тонкую дамскую сигарету «Море». Сига была с ментолом и никотин зашел на ура, даже ломка немного отступила. Куря я стал наслаждаться ситуацией. Только вот была проблема. Хер встал как оловянный солдатик и я непроизвольно его почесав посмотрел на влагалище мертвой бабы.

«Какого хера добру пропадать», — мелькнула мыслишка в моей чечено-еврейской рыжей головушке. 

Затушив сигарету, я быстро снял с трупа лосины и трусы, параллельно отодвинув красные туфли к емкости с туалетным ершиком. Водрузив мертвую блядь на подоконник, я расчехлил свой обрез и хорошенько прицелившись засадил ей по самые яйца. Было забавно. Скажу так — раньше я никогда не трахал баб и сношая труп бляди, я почувствовал прилив новых ощущений. Это божественно (когда будете трахать труп поймете). Убил, изнасиловал и ни как иначе. Самое забавное, когда она была жива, то считала меня говном. И вот теперь, я выпилил эту тварь и трахаю ее в мертвую манду. 

«Так кто из нас отброс, ответь, ты, мразь», — билась в голове мысль в такт движению моего члена.

Она не ответила, и я прекратив философствовать начал ускоряться, неуклонно приближаясь к финалу. Труп наклонился и я, поглаживая уже начавшие остывать соски кончил. «Все». На меня навалилась слабость и какая-то сладкая усталость. Это был мой первый секс с бабой. 

«Плевать что мертвая, жаль с собой не взять», — подумал я и с сожалением с силой сжал левую грудь мертвой бляди.

Не поймите меня превратно уважаемый читатель. Я не садист и не маньяк, хотя это не точно.

Убив и трахнув шлюху я, натянув кепку на глаза и стараясь не привлекать внимания, покинул территорию автовокзала. Поездка в родной Тольятти откладывалась, по крайней мере на тот срок, пока я не найду наркотики. Город я знал, но не настолько хорошо, да и все полезные связи остались за стенами колонии. Я брел, пиная желтые сухие листья, которые устилали улицу Энгельса и смолил уже пятую или шестую сигарету. То ли ментол давал о себе знать, то ли ломка, но сердце стало учащенно биться и не смотря на теплый сентябрь меня знобило.

Вдруг из двора, окруженного пятиэтажками архитектурного направления хрущеба стайл на меня вышел незнакомец, мужчина средних лет. На нем был неброский серый плащ, небрежно накинутый на коричневый свитер с растянутым воротом.

— Ханка есть братан? — без формальностей спросил меня незнакомец.

«Надо же, у меня тот же вопрос», — подумалось мне.

Я, стараясь держать себя в руках (это было не просто, так как меня крутило), не торопясь прислонился к кирпичной стене с обсыпавшейся кладкой и достав сигарету прикурил, сделав сразу пару тяг.

— Если это вопрос, — с достоинством начал я, — то ничем помочь не смогу.

Надежда в глазах незнакомца начала таять.

— Но если подскажешь, где достать ширево, — я продолжил свою речь, — то не обижу и тебе перепадет дэху.

Незнакомец засуетился и его глаза забегали.

— О, ништяк братан, — торопливо зашептал торчок, — здесь недалеко, — мужчина не определенно махнул рукой, — а сколько у тебя лавэхи?

— Достаточно, — лаконично ответил я.

Мужчина закивал и быстрым шагом направился через дорогу в сторону спального района у реки. Я выбросил окурок и нащупав нож пошел за новым знакомым. Он показался мне подозрительным. Все время оглядывался и нервничал, спрашивал за меня и за колонию, но мне выбирать не приходилось. Мне нужна была доза.

Вскоре, примерно минут через десять, мы с новым кентом уже стояли у входа в подвал старой пятиэтажки. 

Торчок постучал в обитые ржавой жестью двери и оттянул ворот свитера, как бы пропуская к худому телу воздух. Я заметил, что с него льет пот, а сам фраерок болезненно худ и бледен. Через несколько минут за дверью послышались шаги.

— Кто? — спросил хриплый голос с легким кавказским акцентом.

— Конь в пальто! — нетерпеливо отозвался торчок.

— Прокурор, — в голосе привратника послышались нотки радушия, — ты что ли?

Дверь открылась и молодой кавказец лет двадцати со стрижкой под расческу, одетый в варенки и спортивную болоньевую черную куртку проводил нас в подвальное помещение, служившее притоном, спорт залом и хостелом одновременно.

Зайдя в низкую, но достаточно большую комнату, Прокурор (оказывается так звали моего знакомца) стал здороваться и радушно обниматься с сидящими парнями.

Одеты местные были однотипно. Варенки, редко джинсы, спортивные куртки, кроссовки. Некоторые, кто постарше, носили небольшие бороды. Как потом оказалось, я забрел к местной осетинской гопоте. Ни одного русского лица там не было. Исключением был Прокурор и соответственно я (напоминаю Вам, уважаемый читатель, что меня зовут Никита Андреевич Харин и мой папа, самый что ни на есть русак). 

Поздоровавшись со всеми по очереди я, стараясь сохранять спокойствие, сел на продавленный старый диван и наблюдая как худой наркоман суетливо пробивает тему за дурь, одновременно что-то поясняя местному, довольно молодому, но важному бугру за меня. 

Давид, молодой здоровый кавказец лет двадцати трёх парень, с небольшой черной бородкой под которой была видна золотая цепочка с крестиком, слушал сбивчивый рассказ торчка задумчиво поглаживая подбородок и иногда зыркая в мою сторону. 

Я, наблюдая как постепенно хмурится лицо местного положенца, стал очковать и уже был не рад своей авантюре.

«Господь наш! Даруй нам от Себя милость и устрой наше дело наилучшим образом», — прочитал я 18 суру Корана и нащупав в кармане нож приготовился к худшему.

Когда homo novus (новый человек, ну т.е. я) зашел в штаб-квартиру осетинской группировки, все пятеро нацменов (все-таки слава Всевышнему я с виду типичный русак, только сука рыжий) прекратили базарить и уставились на меня. Пытаясь сделать вид, что мое очко создано из жаропрочного металла я приготовился к худшему. В свою очередь Давид, выслушав сбивчивый рассказ местного шныря улыбнулся, глядя куда-то в сторону и положив правую руку Прокурору на затылок резко ударил лоб торчка об стол.

— Я тебе сколько раз говорил, — в голосе Давида чувствовалось раздражение, — не приводить сюда залетных фраеров!

Прокурор схватился за лоб и заскулил.

— Выворачивай карманы, — глядя мне в глаза проговорил положенец.

— Э, — завелся я, — не по понятиям внатуре!

Давид вынул из бокового кармана куртки черный потертый ТТ и положил его на стол.

Мой мандраж усилился, и я молча выложил перед собой нож, рыжье и деньги убитой потаскухи, вместе со справкой об освобождении из пенитенциарного учреждения.

— Мне бы шир… — начал было я.

Но Давид небрежно махнул рукой, всем видом показывая, чтобы я заткнулся. 

Он взял справку и шевеля губами стал про себя читать мой волчий билет.

Послышался стук в дверь.

Давид повел бровью и молодой осетин вскочил и пошел открывать.

— Кто по жизни? — спросил Давид, сверля меня черными глазами.

— Танкист-расконвойник, — ответил я, достав сигарету и закурив.

Давид смерил мою худощавую фигуру презрительным взглядом и ничего не сказав стал перебирать золотые украшения убитой.

Послышались шаги. По всей видимости привратник спускался не один. Он вошел в комнату пятясь спиной с чуть поднятыми руками.

Раздался выстрел. Затылок осетина-привратника разлетелся алыми брызгами, которые запачкали серую бетонную стену подвала, а сам он упал навзничь и отвратительно задергался.

После того как осетин впустивший неизвестных убийц в подвал пораскинул мозгами, в помещение сразу ворвались четверо молодых людей, которые были очень похожи на вайнахов. Один из них сразу выстрелил в сидящего рядом с Давидом здорового парня. Пуля, пробив стоящую бутылку пива впилась в живот несчастному. Прогремел еще выстрел, и Давид выронил ТТ и схватившись за правую руку сполз по стене скорчившись от боли.

Шнырь в свою очередь упал на пол и закрыл голову руками.

Двое оставшихся осетин бессильно бросили на пол ножи, так как от наведенных на них пистолетов заточки бессильны.

— Сидеть, собаки, — крикнул самый старший из бандитов и со всей силы пнул в бок лежавшего Прокурора.

— Умри на моем члене Заур, — прохрипел корчившийся от боли Давид.

Главарь ингушской банды мерзко улыбнулся.

— Что смотришь, — крикнул он мне проходя мимо (я сидел, потеряв дар речи от происходящего). 

Главарь налетчиков размахнулся и ударил меня рукояткой ПМ в правую бровь сбросив меня со стула.

Заур, перешагнув корчившегося от пули в животе осетина пододвинул стул и сел неотрывно глядя на Давида.

— Здравствуй дорогой, — с сильным акцентом произнес главарь ингушей.

Он достал сигарету и один из вайнахов услужливо поднес огонь зажигалки.

— Мужики вы чего, — закричал я, вставая на колени и прикрывая ладонью рассеченную бровь, — я не приделах.

— Мужики в поле пашут, сука, — отозвался на мой вопль один из ингушей и подойдя приставил холодный ствол пистолета к голове.

— Отпустите, я за дозой, не убивайте, — я усиленно имитировать испуг пуская слезы и сопли как та телка в сортире, — я все сделаю, не убивайте…

— Все сделаешь говоришь, — ингуш засунул ствол в карман и расстегнув ширинку спустил штаны, показав огромных обрезанный хер.

Я покосился на Давида. Он лежал весь в крови и смотрел на меня с отвращением.

«О Аллах, ты прощающий и великодушный», — стал про себя читать я Сунам Тирмизи, — «ты любишь прощать».

 

ГЛАВА II. MADE IN INGYSHETIYA

 

Член активного пидараса ингушской породы увеличивался в размерах и был очень похож на залупу моего отчима, даром что обрезан. Мамкин ебарь насиловал меня долгих шесть лет, сука, пока я не зарезал его как свинью. Я никому не говорил об этом, даже матери. Не хочется приобрести репутацию опущенного, особенно пацану, который выбрал жизнь по понятиям.

Ингуш ощерился в похабной улыбке. Сквозь щетину блеснул ряд золотых коронок. Раненый в живот осетин перестал стонать и затих. Два других бойца осетинской группировки стояли на коленях с руками за головой и в бессильной злобе наблюдали за происходящим. Давид, держа раненую руку сел, ровно опершись о стену и с ненавистью смотрел в глаза главарю ингушей. До лица шныря, лежавшего на полу, дотекла кровь, льющаяся из головы так неудачно вписавшегося открыть дверь осетинского парня. Прокурор почуя кровь всхлипнул и тихо стал молиться сквозь слезы.

Любитель мужских минетов стоя с голым хером и видя мое замешательство схватил меня за волосы. Два патлатых козла, державшие на мушке пока еще невредимых осетин тоже повернулись, чтобы лицезреть сцену унижения человека. 

«Пора», — подумал я и схватив горлышко разбитой бутылки (я его давно заприметил и поэтому устроил цирк, корча из себя петуха) снизу-вверх быстрым взмахом отсек обрезанную ингушскую залупу. Наступила пауза достойная произведений Шекспира. Присутствующие не ожидали подобной развязки и, мягко говоря, опешили от происходящего. У главаря шайки любителей бомбить осетинские подвалы даже сигарета выпала изо рта, от лицезрения улетевшего к потолку ингушского хера.

И тут началось. Шнырь с погремухой Прокурор завизжал как шакал и впился зубами в ногу главаря налетчиков. Главингуш не удержался и вместе со стулом упал на спину выстрелив в потолок. Двое стоявших на коленях осетин вскочили и бросились на рыжих вайнахов. Давид же в свою очередь сделал рывок и подобрав свой ТТ открыл огонь. Вообще стрелять стали все, у кого было чем, в том числе и я. 

После того, как хер охочего до мужской ласки ингуша улетел к потолку разбрызгивая кровь, а сам кастрат крикнул – «Кага дейт», что по-русски означало не что иное как «пидарас», я судорожно извлек ствол из кармана его куртки (это была какая-то переделанная из газовика 9 мм волына) и прикрывшись лишенным гендерных признаков визжащим чертом стал стрелять в грудь поднимающегося с пола главаря ингушей. Стрелять я умел примерно так же, как честно жить и поэтому попал не туда куда хотел. Главингушу чиркнуло левое ухо и разбарабанило кисть в которой он держал пистолет.

Пули ТТ Давида легли точнее, но видя, что кровник нейтрализован он переключился на остальных патлатых беспредельшиков, которые к тому времени выпилили осетин. Скоро все закончилась и наступила тишина, которую нарушал лишь стон скорчившегося кастрата и тяжелое дыхание раненого главаря патлатых ублюдков. В ознаменовании конца перестрелки, в которой погибли все ее участники кроме меня, Давида, кастрированного ингуша и Заура (последние кстати числились живыми лишь формально) с потолка упал отрезанный член (уж не знаю, какая божественная сила удерживала обрубок на бетонном своде подвала). 

Я оглядел помещение. В глаза бросился труп шныря. Пуля ингуша попала ему прямо в лицо. Был виден черный след от пороховых газов, так как выстрел был произведен в упор. Осетины и ингуши лежали вперемешку. Под ними неторопливо разрасталась тёмно-красная лужа. Я пнул ногой в ладони кастрата, которыми он зажимал обрубок своего хера, и он горестно завыл. В его крике чувствовалась вселенская боль и тоска. 

«Еще бы, вместо минета срезали причиндалы под корень», — я мерзко улыбнулся ситуации и, подойдя к пускающему кровавые пузыри главарю шайки-лейки made in Ingyshetiya отодвинул подальше от него валяющийся в бетонной пыли ПМ.

Я взглянул на Давида. В его глазах читалось удивление и благодарность.

Подойдя к орущему кастрату, я расстегнул ширинку и начал мочиться ему на лицо.

«Прибегаю к защите Господа людей», — начал я вслух цитировать 114 Суру, — «Царя людей, Бога людей».

Кастрат стал захлебываться мочой и пытаться закрыть лицо руками. Из срезанного члена ингуша опять хлынула кровь, и он горько зарыдал.

«От зла искусителя», — продолжал читать я и одновременно мочился на поверженного патлатого пидора, — «отступающего при упоминании Аллаха».

Застегнув наконец ширинку, я, взяв со стола бутылку водки, направился к Зауру.

Подойдя к раненому, но еще живому главингушу я хлебнул пойла и перевернул его на живот. Заур застонал и из его правой бочины, которую просверлил из своего ТТ Давид, потекла кровь. 

— Я найду тебя сука, — шептал, пуская кровавые пузыри главарь ингушских бандосов. 

Эти угрозы вызвали у меня лишь улыбку. Рывком сорвав с него джинсы, я оголил волосатую задницу. Ингуш заорал, пытаясь надеть штаны назад, но его умирающий организм отказывался повиноваться мозгу.

Еще раз отхлебнув водки я, заметив, что пойла в бутылке осталось всего грамм сто, быстро запихал длинное горлышко в ингушский анал. Заур закричал от боли и унижения. Я покосился на Давида. Он перевязывал раненую правую руку и с интересом наблюдал за моими манипуляциями с его поверженным врагом. Крик Заура постепенно перешел в стон, и ингуш заплакал от осознания своего морального падения.

— Лучше убей меня сука, — шептал глава ингушской группировки.

Я молча стоял и курил, наслаждаясь финальной сценой подвальной драмы. Затих даже кастрат, который лежал свернувшись калачиком и с ужасом наблюдал как измываются над его вожаком.

Заур уже рыдал как баба. 

«Надо с этим кончать», — подумал я и взяв табуретку со всей силы ударил ею по бутылке, которая почти полностью вошла в ингушское очко. 

Раздался визг. Бутылка разбилась и почти все осколки оказались в анусе Заура. От увиденного содрогнулся даже Давид. Ингуш орал, чем провоцировал обильное кровотечение из всех своих отверстий. 

— Заур, — зло выкрикнул Давид, — у тебя что, месячные?!

Заур не ответил. Через несколько секунд он заткнулся и перестал дергаться. 

«Мертв», — подумал я и покосился на кастрированного ингуша. 

От моего взгляда любитель мужских минетов сжался в комок.

— Э, — Давид встал, — этого мне оставь, — осетин левой рукой поднял двух пудовую гирю, — и так моего кровника убил!

Давид профессионально раскрутил гирю и со всего маха саданул ей по голове кастрата. Раздался треск черепа, и красно-бурая жижа выплеснулась на пыльный пол подвала. 

«Веди нас прямым путем тех», — вытирая с лица ошметки мозгов кастрированного мной ингуша стал читать про себя я суру Аль-Фатих, — «кого ты облагодетельствовал, не тех, на кого пал гнев, и не заблудших».

 

ГЛАВА III. ОН ЗНАЕТ ЯВНОЕ 

 

Старый жигуленок обиженно зарычал и выбрасывая грязь все же забрался на горку. Мы ехали в сыром осеннем лесу по старой проселочной дороге и ветки то и дело царапали старый жигуль. Давид сидел рядом и сосредоточенно вытирал ветошью окровавленные руки.

Два месяца назад мы с ним нашли общий язык и подружились, а после 11 октября 1994 года, когда курс доллара за день вырос в три раза, он проникся ко мне уважением. Все что нам досталось после той резни — четыре с лишним тысячи бакинских рублей мы не потратили на блядей, бухло и ширево. Рубли и приличное количество рыжья мы вложили в баксы. Правильно говорят – «кто владеет информацией, тот правит миром». Глава иудейской общины Тольятти, раввин Рувим Колин, которому мы с Давидом помогали решать вопросы с кошерным и не кошерным мясом, слил мне по секрету информацию по поводу октябрьского дефолта. Все-таки хорошо быть евреем имея русскую внешность и чеченские связи.

Что же касается моей огневой подготовки, то из трофейных стволов я, под руководством осетина, научился прилично шмалять. Давид, к слову участник осетино-ингушского конфликта 1992 года, сказал, что у меня талант. В плане выпилить человека из огнестрела я оказался на высоте. В частности, за пару месяцев я научился с расстояния пятьдесят метров попадать в бутылку из ПМ. Все получалось как-то само собой. Я будто рукой вставлял пули туда куда мне надо. Приятно черт возьми, что тут скажешь!

А вообще, два месяца назад из Майкопа нам с раненым осетином гиревиком пришлось бежать, роняя кал, так как ингушей в городе после подвальной резни осталось еще достаточно. Достаточно для того, чтобы смерть, постигшая Заура показалась бы нам желанной, когда мы попадемся в руки патлатых пидоров. К тому же банда Давида целиком полегла на бетонном полу подвала и рамсить с ингушами стало бесперспективным занятием.

— Вон там тормозни! — Давид показал пальцем, под ногтями которого остались следы крови, на высокий клен.

Мы заехали уже достаточно далеко, и пора было уже прикопать кашерное мяско. 

На часах было половина девятого вечера и моросил противный ноябрьский дождь со снегом. Было холодно и сыро. Мы с Давидом вышли, хлопнув дверью и закурили. 

— Твоя очередь! — сказал я осетину, который скорчив небритую рожу поплелся открывать багажник.

Вдалеке гаркнула ворона, и я поежившись залез в шоху и в зеркало заднего вида стал наблюдать как Давид возится с трупом. Машину чуть качнуло и послышался всплеск. Тело мужчины, одетое в темный строгий костюм, светлую рубашку, залитую кровью и серое пальто, упало в жидкую грязь. Послышался стон, и мужчина вдруг задергал рукой.

«Какой живчик, я в него две пули всадил», — подумал я с наслаждением разминая «Кэмел», готовясь принять очередную никотиновую дозу. 

Под герычем сигареты заходили на ура, а сок казался райским нектаром. Отпив густо разбавленный клубничный Yupi, я закурил и продолжил наблюдать, как Давид возится с внезапно ожившим жмуром. Несколько раз мелькнула лопата и я услышал глухие удары. Давид, перехватив лопату в одну руку, за шиворот потянул жмура в чащу. 

«Кайф», — подумал я затягивался сигой и наблюдая, как осетин тащит труп главного бухгалтера еврейского центра толерантности Исаака Марона. 

С приоткрытого окна неприятно подуло сыростью. Я опять поежился и традиционно прочитал суру, на этот раз в голову пришла сура Аль-Аля – «…кроме того, что пожелает Аллах», — я выдохнул дым и лобовое стекло запотело. В свете фар Давид копал последнее пристанище жмуру, который много чего знал, — «…он знает явное и то что сокрыто».

 

ГЛАВА IV. МИЦВА

 

— Завязывал бы ты с этой хуйней, — буркнул Давид, отхлебнув пива из запотевшей бутылки, — смотреть противно!

Я ослабил жгут и кровь по венам заструилась искрами блаженства.

— А ты не смотри, я те че, телевизор?! — я уже ловил приход и чуть прикрыв веки закурил.

Мы сидели около неказистого, но теплого камина в дачном поселке, который, надо отметить, находился недалеко от центра города. Тольятти вообще интересен тем, что он разбит на крупные районы, расположенные на приличном расстоянии друг от друга.

Дрова в камине приятно потрескивали и нам была настолько уютно, насколько это возможно в доме без теплого сральника и душа. Мы не рисковали снимать квартиру в городе. Много глаз, участковый-пидр, любопытные соседи, ебучие старухи, да мало ли. На даче и тачки можно паркануть и стволы припрятать. Идеальное место для бандитского логова.

Я, находясь в эйфории от веществ, бурлящих в моем организме, посмотрел на своего подельника, которого пока не мог назвать другом, но которому уже мог доверить свою жизнь.

— Коч, — обратился я к Давиду и тут же отпил пива из стакана, — а как ты на войну попал?

Давид зыркнул на меня и закинул в рот кусок вяленой воблы.

— Ингуши начали наших резать, когда русских всех убили, — нехотя буркнул осетин и замолчал, уставившись на огонь.

Прошло минут пять, и я снова сделал вброс.

— А как там на войне? — спросил я, так как из Кочки (так я про себя называл Давида) не вытянешь и двух слов, а мне были до усрачки интересны детали его боевого пути.

— Да никак, — ответил Давид и закурил, — ты в кого-то стреляешь, в тебя стреляют. 

Коч выпустил дым вниз и отхлебнув пива продолжил.

— Грязь, холод, жрать нету, — Давид взял рыбину и будто вспоминая о военных временах впился зубами в ее хребет.

Больше я ничего от него не услышал и стал кемарить в удобном кресле, вспоминая свою прошлую жизнь.

———————————————————————

Мне три года. Я проснулся рано утром и выбирался из своей кроватки. Отец с матерью еще спят, а мне жутко хотелось писать. Я приметил кошку. Она облизывала лапу и не реагировала на маленького пизденыша, коим я пока являлся. Переключив свои желания, я сгреб кошку в охапку (не буду я в нее ссать, успокойтесь). Она пытается вырваться, но почему-то не царапает меня. Зажав ее между коленок, я схватил усатую морду и пальцем потрогал влажный кошачий глаз. Мне давно хотелось потрогать ее глаз. Он оказался скользкий и мокрый. Кошка вырывалась и убежала в подпол, а мне опять захотелось писать. Подойдя к дивану, на котором спали мои родители я что-то сказал. Отец проснулся и сонно махнул рукой. Видимо папа показывал на ночной горшок, но мой взгляд упал на газету с программой телепередач, которая лежала на полу около дивана. Я достал писюн и стал мочиться на газету.

———————————————————————-

Я открыл глаза. Давид кемарил в кресле, а дрова уже прогорели и лишь угли изредка вспыхивают алыми язычками пламени. Допив уже теплое пиво, я закурил сигарету и подбросил несколько поленьев в камин. За окном шел дождь и слышался шум ветра. В комнате было тепло и это понятно, домик небольшой и протопить его даже в лютый мороз не составляло труда.

Я опять закрыл глаза и погрузился в воспоминания.

———————————————————————

Мне пять. Отец не приходил домой уже долго, и мать постоянно плакала. В детский сад идти нет желания, ведь я не мог там спать. Воспиталка заставляла спать, а кто не спал, тех кормила таблетками, и они засыпали. Я сделал вид что съел таблетку, а сам спрятал горький комочек в наволочку. В комнате для сна наступила тишина. Толстая тетка воспитатель подошла к моей кровати и начала гладить меня. Мне стало страшно. Обычно она меня наказывала и ставила в угол. От нее жутко воняло. Ее руки гладят меня между ног. От страха я боюсь шевельнуться. Вдруг входная дверь скрипнула, и тетка быстро ушла. Сжавшись в комок, я начал тихо плакать. В моей голове пульсировала лишь одна мысль – «папа, помоги».

———————————————————————-

— Никитос вставай, — голый по пояс Давид толкнул меня в плечо.

Без возражений встав и пошел умываться. Из кухни доносится аппетитный запах яичницы и кофе.

— Стволы берем? — не глядя на меня спросил Кочка отжимаясь положив ноги на спинку кресла.

— Да, возьмем на всякий случай, — я присоединился к нему и начал отсчет отжиманий, — Рува хочет дельце подкинуть и за прошлое рассчитаться, надо Опель прогреть и прилично одеться.

Скоро мы сели в свой парадный «Командор» купе, одетые с иголочки и выбритые как на свадьбу. Встреча была важной и необходимо было держать марку, чтобы люди не считали тебя колхозником и платили как надо. Я посмотрел на нашу старую шоху, которую мы оставили около дома. Автомобиль уныло приткнулся капотом к голым кустам и как будто обижался на нас. Еще бы, как на работу, в грязь и говнище, так на нем, а как за баблом и за развлекухой, так на стильном Опеле. Жиза. Все как у людей. Кому-то все, а кому-то вагон нихуя.

Сев за руль, я стараясь не ронять пепел на свой серый выглаженный костюм выехал на дорогу. Права я купил месяц назад и теперь при каждой возможности пытался шлифовать свои навыки вождения. Давида это вполне устраивало, он вальяжно расположился в пассажирском кресле и флегматично рассматривал хмурый утренний Тольятти. Мы ехали молча. Мимо проносились унылые улицы автомобильной столицы. Спустя пол часа мы уже сидели в кошерном ресторане «Мицва», который располагался в Центральном районе. Заказав себе черный кофе, мы ждали раввина, который как обычно не считал себя обязанным приходить вовремя.

Прихлебывая горький напиток, я курил, разглядывая картины, которыми пестрели стены еврейского кабака. В глаза бросилась полуголая Эстер, которую рассматривает Артаксеркс. По легенде, царь персов взял эту еврейку в жены и иудеи после свадьбы, на радостях, замочили почти сто тысяч вавилонских антисемитов. 

Я залип на картину и задумался. Вдруг легкий толчок в плечо вывел меня из ступора. Это Давид напомнил зачем мы здесь.

В кабак зашел Рува в сопровождении трех хмурых бодигардов, одетых в черные костюмы и в такого же цвета кипы.

Раввин, мужчина лет сорока с длинной бородой и в шляпе, не спеша сел за наш столик и оценивающе посмотрел на меня и Давида.

— Здравствуйте молодые люди! — начал разговор еврейский бугор и достав толстый белый конверт положил его на стол. 

После беглого осмотра содержимого конверта, я передал наш гонорар Кочке, и мы приготовились слушать.

— Ребята, — продолжил Рувим, — как вы смотрите на то, чтобы съездить в Мордовию? -Оплата по двойному тарифу!

Появился официант и поставил чашку кофе перед раввином. Рувим кивнул ему и отпив немного достал сигарету, а мы с Давидом переглянулись.

— Что необходимо сделать? – я был заинтригован. 

— Сопроводить груз! — Колин с удовольствием затягивался сигаретой, — Очень важный груз! — раввин многозначительно поднял указательный палец вверх.

— Когда? — спросил я и выпив остаток горечи поморщился.

— В ближайшее время! — раввин через стол протянул мне пейджер, — Ждите сообщение.

Колин встал и больше не говоря ни слова направился к выходу. Его тут же обступила охрана, а один хмурый бодигард услужливо открыл перед ним дверь.

— Не нравится он мне, — Давид поерзал в кресле и поправил ПМ в оперативке, — мутный какой-то.

— Раввин он, хули ты хотел! — я смотрел в большое окно, провожая взглядом отъезжающий с парковки 140 черный мерседес раввина.

— Закажи что-нибудь, я сейчас! — посмотрев на задумавшегося Давида буркнул я и пошел в туалет.

Зайдя в кабинку, я соорудил на бачке унитаза две дорожки кокса и быстро втянул в себя адскую пыль. На свернутой долларовой купюре появились капли крови. В голове стало свежо, кровь забурлила, а уши стали гореть. Опустив крышку унитаза, я сел и закурив задумался. 

———————————————————————

Мне 7 лет. Я во дворе собачьего питомника. Высокий бородатый старик в резиновых сапогах держал на цепи большую овчарку. Рядом стоит мой дед.

— Держи, — он протягивает мне большой охотничий нож, — пришло время мой мальчик.

Мне стало страшно. Я умоляюще посмотрел на деда, потом на старика, который держал на цепи злую псину. Дед отошел и скрестив руки стал смотреть на меня. Я бросил взгляд на пса, и мне стало жутко. Пасть собаки была оскалена, а в маленьких злых глазах бушевала ярость. Старик приспустил цепь и псина, выбрасывая грязь когтями полетела на меня. Ее глаза дико сверкали. Закричав от ужаса, я двумя руками схватил нож и ударил в оскаленную пасть. Злобное животное никак не отреагировав сбило меня с ног и вгрызлось клыками в левую руку. Заплакав я стал звать на помощь деда.

— Бей ее, — закричал мне дед, — бей псину, маленькое ссыкло!

Зубы псины проникли сквозь рукав толстой куртки и добирались до моей руки. Я закричал и опять что было сил ударил ножом пса. Нож скользнул по ребрам. Пес, не замечая моих ударов продолжал меня терзать. Вдруг псину оттащили и ко мне подошел мой дед. Я же лежал в грязи, плакал от страха и боли, а раненую руку жгло огнем.

Дед сел на корточки и посмотрел мне в глаза.

— Вставай и бейся, — сказал старик, подбирая нож и протягивая его мне.

ГЛАВА V. РЖАВЫЙ ТРОМБОН

 

— В бардак волыну бросай, — Кочка вытащил ПМ вместе с запасным магазином и положил его в бардачок.

Я скривил фейс.

— Давай не выебывайся, — проворчал Давид, неуклюже снимая пиджак с мускулистого торса, — знаю я тебя, ебанутого на голову мясника.

Осетин избавился от пустой оперативки и намотав ремешки вокруг кобуры бросил сбрую на заднее сидение.

Вздохнув, я, неохотно отцепив АПС вместе с кобурой с брючного ремня, протянул ствол осетину.

— Давай сегодня без драк и членовредительства, скоро ни в один кабак не пустят, — буркнул Давид, прикуривая сигарету и поглядывая в сторону входа в элитный ночной клуб «Метеор». 

Клуб располагался недалеко от Центрального парка Тольятти. Его конские цены в десять баксов за коктейль намекали на то, что быдлу и нищебродам там делать нечего.

— Че ворчишь как старая бабка, — раздраженный неуместной как мне казалось опекой парировал я, протянув Давиду запасной магазин от Стечкина и финку, — один раз всего было, а ты теперь мне глаза колешь.

— Один раз не пидорас, — бубнил себе под нос Давид, аккуратно насыпая небольшую горочку кокса на панель. 

Осетин разделил ее визиткой раввина на четыре части и втянув в себя две крайних дорожки прищелкнул языком, передав мне скрученную купюру. Не мешкая, я тоже втянул в себя порох и мир стал четким, конкретным, ярким, он заиграл новыми красками. Мы с Давидом прочухали тему и стали перед бухлом нюхать. Кокаин не давал нам быстро ужраться. Тем более, после того как мы законтачили с Рувой, мы могли себе это позволить. От кокса не было даже отходняка. Белиссимо!

Давид смачно затянулся сигаретой и ни слова не говоря вышел из машины хлопнув дверью. Я в свою очередь заглянул в карман боковой двери и удовлетворенно отметил, что РГД на месте. На моем лице сама собой образовалась улыбка от осознания своей мощи. Мне чертовски нравилась новая жизнь, хотя и она была полна ограничений. Если по-чесноку, то я бы вместо ширева, бухача и порева с обдолбанными потаскухами сейчас с большим удовольствием кинул бы в помещение булкотряски этот небольшой, но смертоносный кусок металла.

Я вдруг ясно представил разорванные на куски тела, осколки стекол и деревянных перекрытий… Но нельзя. Пока нельзя. Быстро выйдя из Опеля и закрыв тачку, я ускорил шаг, пытаясь догнать идущего в клуб осетина. Вскоре мы уже расталкивали толпившийся у входа биомусор и не обращая внимания на недовольное ворчание за спиной, дошли до архангелов, стерегущих вход в импровизированный рай.

— Саня, — обратился Давид к одному из охранников, сунув в его нагрудный карман пиджака двадцать баксов, — за тачкой присмотри братан.

— Без проблем Давид, — ответил старший качок чуть кивнув.

Два рослых коротко стриженых бугая расступились перед нами — стильно одетыми молодыми людьми и мы зашли в логово ночных мумий, наркоманов, ублюдков, мрази, дегенератов, блядей, пидоров, наркоманов и другой погани, среди которой к слову я чувствовал себя как рыба в воде.

В уши ударила агрессивная музыка, сдобренная басами. Слева от входа располагались столики, мягкие диваны и кресла, а прямо перед нами был танцпол, на котором крутя сраками и тряся сиськами отплясывали бляди и терлось озабоченное стояком мужло.

Не успели мы расположиться в обеденной зоне, как к нам подскочил халдей и услужливо приготовился выслушать наш заказ. 

— Мне «Отвертку», — громко, стараясь перекричать музыку сказал Давид, прикуривая еще одну сигарету, — а моему другу «Кровавую Мэри».

Я посмотрел в сторону соседнего столика где скучали две белобрысых, с виду не совсем конченых биксы.

Одна чикса, в черном облегающем коротком платье поймав мой взгляд многообещающе улыбнулась.

— И два «Дайкири», — добавил я.

———————————————————————-

Бляди. Эта особая категория животных. Они водятся там, где есть годные члены и различные формы ништяков. Рестораны, ночные клубы, модные тусовки и т.д. — это их среда обитания. Блядей презирают мужчины и ненавидят женщины, так как бляди понижают стоимость пизды на сексуальном рынке. Ну вы спросите меня – «Ржавый, но почему же мужчины-то презирают блядей?» Да все просто — блядва разрушает мужскую мечту в любовь, верность, семейное счастье. Для мужчины блядь — это символ того, что вот это вот животное, которое он пользует в вонючем, облеванном сортире ночного клуба, ну очень смахивает на его мать, сестру, возлюбленную. Мужчине на подсознательном уровне больно осознавать, что он любит, ухаживает и лелеет существо, похожее на это алчное до похоти животное. Мужчина говорит себе – «друг, есть женщины для любви, а есть для секса!». Он не может принять ту простую, как выбритая женская промежность, истину — нет хороших и плохих женщин, есть просто бляди.

———————————————————————-

Под предлогом нюхнуть кокса мы с белобрысой биксой удалились в туалет, естественно мужской. После пары часов алкогольной интоксикации и булкотряски, пришла пора воткнуть свой обрез в соблазнительную манду белобрысой твари. Да и еще нюхнуть тоже не помешало бы.

Музыка, доносившаяся с танцпола немного стихла, когда мы с блондинистой сучкой оказались внутри помещения увешенного писсуарами. Зайдя в кабинку, я не мешкая насыпал дэху пороха и разделив горочку на четыре дорожки нюхнул. Мозг практически сразу накрыло просветление, а алкоголь улетучился. Я протянул Вике свернутую в трубочку купюру, и она неумело вдохнула белую пыль. Ее глаза бешено засверкали, и она алчно, глядя мне в глаза стала шарить в районе моих яиц. Она было пыталась меня поцеловать, но я накрыл ее лицо пятерней и стал задирать ей подол черного облегающего платья. Я почувствовал боль. Сука укусила меня за палец. Мельком глянув на лицо твари, я увидел, как блестят ее глаза, ее рот полуоткрыт, а помада размазана. Послышались нетвердые шаги и практически сразу кто-то стал блевать прямо на пол. Меня это не смутило. Развернув блондинистую прошмандовку, я, стянув ее стринги до колен увидел, что по ее бедрам течет смазка. Быстро натянув заранее подготовленный презерватив и немного поводив по влагалищу, я воткнул свой член в ее вагину по самые яйца. Блядь вскрикнула. Я начал простые движения, которые и являются главным двигателем технического прогресса. Левой рукой я с силой сжал грудь Виктории. Необходимо отметить, что мне хотелось придушить эту мразь, так как она сильно мне мешала своим дерганьем. Член то и дело залетал ей в анал. 

«С мертвой было интересней», — подумал я, борясь с желанием придушить шалаву.

Я уже был на пике, когда по кафелю мужского туалета зацокали каблуки. Дверь нашей кабинки приоткрылась и появилось пьяное туловище Карины — спутницы Давида. Он почему-то впал в меланхолию и утратил интерес к блядям. Как следствие Карина заскучала и решила нюхнуть коксу.

— Ааа, вот вы где, — весело вскрикнула Карина и громко икнула. Ей вторил новый приступ кашля. В кабинке по соседству кого-то здорово полоскало.

Мельком взглянув на экс-спутницу своего подельника я, отвернувшись, продолжил терзать молодую плоть Вики, но только уже сугубо в анал, так как он был менее разъебан. Да и привычней мне как-то (типа шутка, но это не точно).

Карина, однако сдаваться не хотела. Вдруг я почувствовал, что кто-то стягивает мои штаны. Я хотел уже ударить этого самоубийцу головой о писсуар, но это была Карина. Она, быстро встав на колени самозабвенно принялась лизать мое очко. Тут я охуел. На зоне даже петухи до этого не опускались. Но вскоре я, смирившись с тем, что Карина виртуоз игры на «ржавом тромбоне», продолжил заниматься разрыванием ануса Вики. Ей было не сладко, так как мой член был не малых размеров, а она была все-таки не сильно конченой и предпочитала классический секс, а не агрессивную анальную пытку.

Я ускорялся. Карина лизала мое очко. Вика орала от боли. В соседней кабинке блевали. Все! Часть моих сил и средств ушла в направлении дна прямой кишки Вики. Забавно. Сперматозоиды были обмануты дважды. Вика навалилась на бачок унитаза и тихо заскулила от боли.

В состоянии легкой наркотической абстиненции я тяжело дышал, сердце готово было выпрыгнуть из груди, а во рту пересохло. Самое забавное то, что Карина так и не прекратила вылизывать мой анус.

Дверь в туалете опять отворилась. Послышались нетвердые шаги.

— Карина! — я услышал мужской крик, полный горечи. 

Отпихнув пьяную любительницу лизать мужские задницы, я выглянул посмотреть, кто там рвет сердце по поводу Карины, не забыв при этом застегнуть брюки. Около писсуара сидел на корточках и плакал молодой парень. Как потом я узнал, это был жених Карины.

— Толя, — крикнула Карина и вскочив побежала к нытику, сидящему у писсуара, — это не то что ты думаешь!

«Действительно, я же ее не трахал, она всего лишь лизала мое очко, а значит это не измена», — меня стала нехило забавлять данная ситуация.

Выкинув пахнущий дерьмом и испачканный кровью гандон в унитаз, я, бросив последний взгляд на красный анус Вики, застегнул брюки и сев на подоконник прикурил сигарету, предвкушая предстоящее шоу.

— Толииик, простиии! — Карина обнимала парня, который уже не плакал, а как-то пристально смотрел куда-то в дальний угол сортира, в спину пьяного мужика, ссущего мимо писсуара, — Он меня заставил! 

Карина очень натурально заплакала и попыталась поцеловать своего, наверное, уже бывшего жениха. Только сейчас я стал замечать, что парнишка очень стильно и главное дорого прикинут. Толстый золотой браслет и дорогие часы, импортные джинсы и черная кожаная куртка говорили о многом и прежде всего о том, что мэн при деньгах. Сами понимаете, человека встречают по одежке, а провожают… да не важно, как там провожают, главное, чтобы не вперед ногами.

Кокаин все еще бодрил меня, и я залип на мизансцену, между современными Ромео и Джульеттой. 

«Интересно, неужели он простит ее?», — думал я, глядя на сладкую парочку, с наслаждением затягиваясь уже второй сигаретой. Из кабинки слегка прихрамывая (я, наверное, ей жопу порвал) вышла Виктория. Поправив облегающее платье с кислой и перепачканной помадой рожей, она стала умываться. Смешно, но посетителей клуба абсолютно не смущали телки в мужском туалете. Мало того, в одной из кабинок кто-то продолжал блевать, уже по всей видимости желчью, а может кусками своей покрытой жиром печени.

— Прости меня Толик! — всхлипывала Карина, пачкая соплями куртку своего жениха.

Парень вдруг с силой оттолкнул деваху и резко встав посмотрел мне в глаза. 

«Оп, нихуя, боевой алень походу», — подумал я. 

Не меняя позы и не отводя взгляд, я достал третью сигарету и стал, не торопясь ее разминать.

— С подругой значит посидишь, — крикнул Толик, схватив за волосы стоящую на коленях Карину. 

Он с размаху, правым прямым зарядил ей в переносицу. Послышался чавкающий звук. Блондинка хрюкнув завалилась у писсуаров хрипя и дергаясь.

— Ты что делаешь придурок?! — завизжала Вика, увидев лежащую в крови и моче подругу.

Парнишка провел рукой по куртке, вытирая сопли своей бывшей невесты и двинулся к владелице порванного очка. Куря, я продолжал наблюдать за развернувшейся в туалете Санта-Барбарой. Толик перешагнув обливающуюся кровью Карину направился к ее подруге. 

— Не подходи ко мне дебил! — завизжала Вика и бросив на меня жалобный взгляд получила в ответ лишь кривую ухмылку.

Порванка попыталась вырваться из окружения, но то ли анальная трещина помешала, то ли парнишка был не промах. Он поймал ее за шкирку и открыв дверь в свободную кабинку запихнул туда белобрысую.

— Отпусти меня ты, дурахргрл… — крикнула Вика.

По внезапно оборвавшимся воплям мне стало ясно, что Вику окунают головой туда, куда я выкинул использованный презерватив.

«Нихуя жжёт», — меня реально вставила картина расправы над прошмандовками.

Рядом хрипела обливаясь кровью любительница игры в стиле «ржавый тромбон». В дальней кабинке по-прежнему блевали. А совсем рядом в унитазе захлебывалась блядь. 

«Охуенно, только где Давид», — промелькнула тревожная мысль.

Вдруг двери мужского туалета распахнулись и в помещение ворвались двое охранников клуба. Они сходу вцепились в Толяна, повалили его на пол и стали лупить бедолагу ногами.

«Ох пиздец, у парня сегодня трудный день», — подумал я и бросив недокуренную сигарету в умывальник направился в сторону охранников.

 

ГЛАВА VI. ПЬЯНИЦА

 

Мне десять лет. Я шел со школы в рваных кедах, хотя на улице ноябрьская слякоть. Отчим забрал деньги, которые мать откладывала мне на обувь и все пропил, а ее избил.

— Эй, пьяница! — меня окрикивают мои одноклассники. 

Сайкин — здоровый белобрысый громила, имевший сильные мускулы уже в таком юном возрасте и Суворов поц по меньше, но не менее наглый — сыночек нашей класснухи. С ними Верка, самая симпотная телка класса, а значит востребованная местной гопотой.

Погоняло «пьяный» прилепилось ко мне случайно. Как-то раз я играл с дворовыми друзьями и дурачившись корчил нализавшегося в хлам алкаша. Мне это было не трудно, так как пример в виде отчима уже как год имел место быть. Обидная погремуха перекочевала в школу и это было не к месту и не вовремя. В самый разгар борьбы с пьянством, такое погоняло реально мешало жить. На всех агитплакатах в тогдашнем Союзе красовались карикатуры на пьяниц. Как по мановению волшебной палочки злого колдуна весь класс стал меня дразнить, дразнить и травить. Хотя если даже нехорошее прозвище и не прицепилось бы ко мне, то итог был предопределен. Я в детстве не отличался силой и приобрел от матери еврейки болезненные качества вырождающейся и всеми гонимой нации.

— Пьянь подзаборная! — голос Верки был тонким и противным, — Че ты мне тогда сказал, а?!

Недавно она обидно обзывалась в мой адрес и вывела из себя. Тогда я достал нож и сказал, что выпотрошу ее как селедку. Она тут же побежала к класснухе, а та к директору школы. Как итог нож пришлось отдать под угрозой слива информации родителям.

Я ускорил шаг, но не тут-то было.

— Алкаш, стоять! — крикнул Суворов и сильная рука сжала мое плечо.

Я развернулся и что было сил ударил блатного сынка в лицо. Тут же удар подбежавшего Сайкина бросил меня в грязь. Еще удар, уже ногой в мою голову, зажег звезды в моей башке.

— Вот получи, — визгливо крикнула Верка и пнула меня в пах. 

Боль пронзило все тело. Свернувшись в комок, я заплакал от боли и бессилия.

— Получи пьяница, — Суворов ударил меня ногой под ребра и плюнул на меня кровавой слюной.

— А ну-ка прекратить! — заголосили какая-то уличная бабка и мучители, оставив меня валяющегося в грязи, убежали издевательски смеясь.

———————————————————————-

Толяну пришлось не сладко. Клубная охрана накинулась на него, как свора диких собак на дворового кота. Карина уже оклемалась и сидела, прислонясь к стене. Она, вытирая кровь, текущую из носа, со сверкающими злобой глазами наблюдала над расправой, которую учинила охрана клуба над ее бывшим женихом. Вика же, выйдя из кабинки, обмакивала салфеткой свои волосы и лицо, которое было испачкано не слишком свежей водой из унитаза. Порванка с воодушевлением стала выкрикивать грязные ругательства в адрес своего обидчика подбадривая волкодавов, которые травили молодого волчонка.

— Получи урод, дебил, мразь, ублюдок! — кричала Вика, которую я успел окрестить не иначе как «рваное очко».

Ее глаза блестели от возбуждения, а на губах играла злорадная ухмылка.

Я быстро подошел к Вике, и она, увидев мой взгляд, тут же заткнулась и попятилась. Схватив её за волосы, я толкнул ее на одного из охранников. От удара, спровоцированного прилетевшей в него блядью, клубного волкодава качнуло и он, поскользнувшись на мокром кафеле упал, растянувшись во весь рост. Второй охранник с недоумением посмотрел в мою сторону, тут же со всего маха получил от меня удар правым локтем, который я нанес в прыжке. Приложился я от души и до мяса взлохматил клубному сотруднику безопасности правую бровь. Он упал, попутно ударившись о писсуар тупой башкой, и как следствие затих, по-моему, надолго, хотя его жизненно важные органы вряд ли пострадали. Другой охранник уже вскочил и было кинулся на меня, но запнулся о ногу Толика, который вовремя ее подставил. Как итог, клубный волкодав, напоровшись на мой левый апперкот растянулся на обоссаном кафеле. Далее я, не теряя ни секунды, выстрелил в его качан своим ботинком немецкой фирмы «Саламандра».

«Все, готовы петушары хуесосные», — пролетела мысль, окрашенная мажорными оттенками. 

По понятным причинам я на дух не переносил вертухаев, пусть даже и клубных. Самое забавное, что через двадцать лет после этой драки, у меня появится друг, наверное, самый лучший, и я, блатной чечено-еврей, буду дружить с бывшим ментом с погремухой Крест.

Ну вернемся в сортир. Как только я сыграл пенальти головой охранника, дверь сортира отворилась и в помещение заглянул Давид. Осетин уставился на меня своими чернющими глазами и еще больше выставил свою мощную челюсть.

— Ржавый, ебана рот, ну я же просил! — в его голосе чувствовалась досада. 

Почесав затылок, я обвел взглядом помещение. Двое охранников в отключке. Залитый кровью Толик. Две испуганные бляди. Забившийся в угол молодой парень с расстегнутой ширинкой, не так давно справлявший малую нужду. Я улыбнулся, так как услышал, что некий субъект в закрытой кабинке так и не прекратил блевать. 

«Он походу уже почки выблевал, чем же он так упоролся?» — пролетела неуместная мысль в моей рыжей голове.

— Братан, — обратился я к Давиду поглаживая свой левый, разбитый в кровь кулак, — иди тачку грей, я сейчас.

Когда недовольная осетинская рожа скрылась, бурча что-то про «долбанного мясника» и «уже ни в один приличный клуб не пускают», я помог встать экс жениху, и мы в обнимку, хромая (ботинки фирмы «саламандра» делались из мягкой кожи) вышли из разгромленного сортира. В глаза ударил свет разноцветных прожекторов, а в уши грохот клубного музла. Помогая идти избитому, окровавленному парню по танцполу, я невежливо расталкивал танцующую публику. Уже добравшись до выхода мне на ум почему-то пришла «Аль-Маун» — 107 сура Корана и я прочитал ее одними губами:

«Видел ли ты того, кто считает ложью воздаяние? Это тот, кто гонит сироту и не побуждает накормить бедняка».

Сев в теплый Опель Толик немного ожил и закурив предложенную Давидом сигарету стал балаболить в стиле «хотел жениться на этой шлюхе», «какой я был долбоеб» и «поехали в хороший клуб отметим знакомство». Когда он произнес последний мессэдж мое желание выкинуть языкастого пиздострадальца улетучилось. Повеселел и Давид. Мы, уяснив что познакомились, мало того, даже спасли (то ли от плотных пиздюлей, то ли от свадьбы) не последнего человека в Тольятти, да и ночь только началась, предвкушали заслуженные почести за счет нового приятеля. Осетин уже перестал бубнить мантру в стиле – «Ржавый, ты опять все обосрал» и весело давил в педаль акселератора в направлении клуба «Золотая фишка», который располагался в Комсомольском районе на улице Матросова, где управляющим был старший брат спасенного мной Толика, которого звали Черепанов Иван или просто Череп. На вопрос, какого хера Толямба забыл в «Метеоре» имея, по сути, свой клуб, он ответил, что старший брат терпеть не мог Карину и поэтому Толик и тусил иногда на чужой территории. 

Мы с Давидом ехали и радовались тому, что в эту ночь все-таки отдохнем и не все пропало. Вообще касаемо наших отношений с осетином, то в принципе, чтобы не говорил бы там Давид мне конечно было плевать. Абсолютно фиолетово на то, что там думает обо мне мой подельник. Для меня авторитетом был только дед, а когда его не стало, я сам себе стал авторитетом. Чего и вам советую. Как следствие, в нашем дуэте с осетином был паритет. Он рулил тогда, когда был в теме, а я был форвардом тогда, когда поднимал грамотную движуху, в основном через Рувима конечно. Да, безусловно он был сильнее физически, и я был ему признателен, что мне есть к чему стремиться в плане физики и здорового духа (сдобренного коксом). Но хочу отметить — со времен изобретения пороха стало не важно, сколько ты жмешь или толкаешь, важным стало то, у кого на данный момент в руке ствол и насколько крепко твое очко в плане пустить ближнего своего в расход. Мое очко в плане сокращения человеческого поголовья отличалось безукоризненной крепостью. Сам не знаю почему. Сжималось оно только от осознания того, что будет неизбежное уголовное преследование или его угроза, а это сами понимаете, примерно, как трахать бабу без презерватива. Вроде все нормально, а неприятное предчувствие все-таки не дает расслабиться. А я люблю без гандона, с ним не по кайфу. Ну хватит болтать ерундой.

Прошло буквально полчаса и вот мы уже сидели в неплохом заведении, где в отличии от «Метеора» было не так громко и можно было по-настоящему расслабиться. Щедрый Толик, которого я мысленно прозвал «пиздабол», пиздел (прошу пардону за тавтологию) во всю. Но стоит заметить, нас с осетином это не слишком напрягало, так как поляну Черепок накрыл отменную. Примечательно, что после нескольких стопок текилы и доз кокса, я стал очень внимательно слушать Толяна, даже слишком внимательно. А все дело было в том, что упоровшийся парнишка болтанул инфу о том, что его брат мутит с фальшивыми авизо, т.е. с липовыми платежными поручениями.

— Все просто как два пальца об асфальт, — говорил, роняя красную икру с бутерброда Толик, — приносят бумажку и забирают мешки денег.

Слушая Черепа младшего, я подметил то, что базар то интересный, так как в монологе проскользнули фразы «главный жид» и «мы пока делимся». Мало того, Толик-пиздаболик даже сказал по секрету, что скоро у его брата будет транзакция в Агропромбанке, который находился в Саранске. Обнюханный Толямба расчувствовавшись распиздел еще и про мелкие делишки братухи, которые меня уже мало интересовали, так как были обыденной реальностью нашей жизни. Банальные рэкет, наркотики, проституция, клубный и игорный бизнес. Потом меня как обухом по голове стукнуло. Ну не может быть это правдой. Толик — это обычный рисующийся балабол, пытающийся набить себе цену в кругу новых приятелей. Сами понимаете, не маленькие ведь. О такой инфе не говорят малознакомым людям, ну или по крайней мере не доверяют тому, кто не следит за метлой. Осознав это я успокоившись стал просто отдыхать от трудовых будней обычного бандита.

———————————————————————-

Мне 6. Я — зареванный маленький пизденыш, сижу на лавке у подъезда, где находилась квартира моего деда.

Скрипнула старая дверь. Я сжался и вытерев слезы крохотным грязным кулачком затих, так как из подъезда вышел мой дедушка.

— Ну что, Никита, уже нагулялся, — спросил меня дед своим привычным, чуть с хрипотцой голосом.

Я молча кивнул, стараясь скрыть следы слез, но красное, все в соплях лицо сложно было спрятать от зоркого взгляда старика.

— Что случилось? — в голосе деда послышались металлические нотки.

— Ничего, — ответил я быстро.

— Не лги мне, это грех, — дед присел около меня и чуть приобнял.

— Я все видел Никита, — рука деда больно сжала мое плечо.

Просто минут десять назад двое взрослых мальчишек, примерно лет 10 забрали моего солдатика. Он был красивый, не плоский, как обычно бывают, таких в нашем детском мире не продавали. Мать мне привезла набор из Винницы. 

— Иди забери, — спокойно сказал дед, — это твоя вещь.

— А ты пойдешь со мной? — спросил я и с воодушевлением посмотрел на рыжую бороду старика.

— Нет, — спокойно ответил дед, — мужчина сам решает свои проблемы.

Мне стало страшно. Я попытался прижаться к деду, но он меня отодвинул.

— Иди забирай, — в голосе старика послышалась угроза.

Я сидел и молчал.

— Иди забирай или видит Всевышний ты пожалеешь, — дед сказал это будничным тоном, но я слишком хорошо знал своего старика. Страх комком застрял в моем горле. Я молча встал и поплелся на площадку, где скрипели старые качели. Через несколько метров я с надеждой оглянулся назад. Дед сидел как статуя и сверлил меня глазами, которые сверкали под кустистыми, уже седеющими бровями. Я вздохнул и приблизившись к старому деревянному забору напрягся своим маленьким телом и отломал штакетину, из которой торчал ржавый гвоздь….

———————————————————————-

Я проснулся в темной комнате и не сразу понял где я нахожусь. Рядом тяжело дышала перегаром какая-то молодая девка. Я стал судорожно вспоминать события субботней ночи. В голове мелькали какие-то образы. Постепенно они структурировались в цельную картину. 

Мы все втроем отдыхали всю ночь в клубе. Пили, ели и упарывались за счет Толика. Он настолько ко мне проникся, что даже дал номер своего пейджера. В конце концов я обдолбанный в хламину уехал на такси с какой-то симпотной телкой к ней домой. Оглядев забардаченную комнату, окна которой были задернуты плотными шторами я встал, стараясь не разбудить спящую чиксу лет 20. От ее красоты не осталось и следа.

«Надо снижать дозу», — подумал я и стал на ощупь искать свои шмотки. Вдруг спящий динозавр, с большими, еще не отвисшими сиськами, проснулся.

— Ты уже уходишь, — спросила бикса и потянулась раскрыв свою грудь.

Я не ответил, но мысли в похмельной голове лихорадочно забегали.

«Не ухожу, блядский рот, я улетаю на реактивной струе», — подумал я, — «а может придушить ее к хуям».

Судьбу девки решил дверной звонок. Кто-то пришел.

«Вот будет смех, если это ее ебарь», — подумал я поправляя АПС на поясе.

— Это он, — сказала деваха и подскочив стала суетится, спешно приводя комнату в порядок.

— Иди на лоджию, — быстро проговорила чикса, вытирая промежность полотенцем и натягивая халат.

«Ага, с хуяли», — ничего не ответив подумал я, уже полностью одевшись и идя в прихожую.

— Он меня убьет, — проговорила деваха в ужасе.

Она села на кровать, закрыла лицо руками и заплакала. 

«И правильно сделает», — мелькнула мысль, когда я напялил второй ботинок.

В дверь прекратили звонить и стали долбить ногами. Были слышны обрывистые крики типа – «шлюха, открывай», «я знаю, что он там» и т.д. 

Я достал АПС и открыв дверь лицезрел удивленное лицо своего одноклассника. Я был ошарашен, не меньше чем Сайкин.

— Ты, — хлопая глазами пробормотал старый знакомый.

— Ага, — ответил я и ударил рукояткой «Стечкина» в зубы своему однокашнику.

«У вас есть ваша религия, а у меня – моя», — прочитал я отрывок 109 суры, затаскивая оглушенного парня в квартиру его девушки.

— Ты что делаешь придурок, — завизжала девка когда увидела как я волоку тело ее окровавленного парня в прихожую.

Услышав ее визг, я захлопнул входную дверь и бросил в коридоре хрипящего Сайкина, который держа двумя руками разбитый рот стонал как проститутка, которую ебут за бесплатно. Он как будто пытался вставить осколки потерянной зубной эмали обратно, это было забавным и крайне приятным для меня зрелищем. Однако резкий визг привлек мое внимание к бляди и я тут же, со всего маху, зарядил ногой под дых полуголой прошмандовке. Девка врезавшись в дорогой шкаф заткнулась, усиленно пытаясь вдохнуть побольше кислорода. Она была похожа на рыбу, которую швырнула на берег волна и которую вот-вот склюют бакланы. Бросив взгляд на ее заросшую промежность и красный от удара живот, мой мозг с генерировал пропитанную адреналином мысль о тесноте мироздания и о грядущей мести.

Не прошло и десяти минут, как сладкая парочка была упакована, обездвижена и обеззвучена с помощью клейкой ленты, которая ныне зовется скотч. Примотав обоих к батарее отопления, я срезал одежду с их тел и сев в кресло закурил, параллельно обдумывая план операции по причинению максимальных страданий своему давнему врагу, который наконец-то оказался в моей власти.

Девка обмочившись скулила сквозь кляп, который был сделан из ее грязных трусов и вращала расширенными от ужаса глазами, переводя взгляд то на меня, то на своего парня. Шлюшка не могла понять, что же такое твориться и почему ее прессует не законный бойфред, а случайный клубный хуй. То, что она примотана к батарее вместе со своим суженым не укладывалось в ее голове. В свою очередь Сайкин не до конца одуплял ситуацию по причине слишком быстрой смены парадигмы конфликта. По Гамбургскому счету именно он должен сейчас быть на моем месте и терзать свою возлюбленную и того, кто ее ебал, не имея на то моральных оснований.

Сходив на кухню, я выпил холодного пивка и смачно рыгнув втянул в ноздри запах мочи и страха, который источали мои пленники. Затем, не торопясь, я полностью разделся, аккуратно повесив на спинку стула свой серый в полоску костюм. Немного подумав, я передвинул стул со своей одеждой в дальний угол комнаты. Как-никак это мой любимый прикид. Подойдя к журнальному столику, я смахнул пару глянцевых журналов и, соорудив две дорожки кокса, смачно втянул в себя ядовитую пыль. В голове посвежело и мысли стали легкими. Я вспомнил историю нашего с Сайкиным противостояния, в котором долгое время он неизменно одерживал надо мной верх благодаря своей физической силе, связям и невероятной удаче. Из ступора меня вывел звук севшей на уличный подоконник вороны. Пернатая тварь наклонив на бок голову с интересом наблюдала за людьми, находящимися в комнате.

Вспомнив что происходит, я посмотрел на голую бабу. Вид обнаженки и кокаин спровоцировали жуткий стояк. «Ну что, погнали». Подойдя к оглушенному парню, я одел гандон и преодолев вялое сопротивление поставил его раком и с трудом, но запихал свой хуй в его очко. Это было сложно, но я справился. Я начал максимально жестко ебать Сайкина в жопу на глазах у его голой девки, стараясь разорвать ему анус и уничтожить его репутацию альфа самца в глазах его избранницы. Ситуация была пикантной, но лишь для меня. Для моего давнего недруга она была катастрофичной. Глаза прошмандовки расширились еще больше и ужас в них сменился коктейлем из злорадства и возбуждения. Влагалище шлюхи увлажнилось от картины, где залетный ебарь на ее глазах трахает ее же парня, который к слову был для нее авторитет и которого она долгое время боялась. Возможно, я реализовал ее сексуальную фантазию, а может еще что, этих баб сложно понять.

Сайкин выл как кот, которого запихал в валенок ветеринар и стал откручивать яйца. Ну что поделать, не с тем ты сука связался. Ржавый ничего не забывает, в этот раз удача сопутствует мне.

Я смотрел на обнаженную девку и одновременно трахал в анал своего врага. Девка перестала повизгивать и смотрела во все глаза на гей-порно, которое я здесь устроил. Она совсем забылась, источая животную похоть, которой к слову пропитан наверное весь женский пол. Пока я наращивал темп и рвал в клочья сракотан Сайкина, его возлюбленная повернула в мою сторону свою промежность и раздвинула ноги. Шмара сначала робко, а потом все смелее стала натирать свой клитор. Под завывания моего давнего врага, его девка, которую он видимо любил и возможно хотел жениться, стала мастурбировать. Картина получилась крайне сюрреалистичной — Сайкин рыдал от боли и унижения, девка стонала, выставив на мое обозрение свое мокрое от возбуждение, налитое кровью влагалище. Меня эта картина не шуточно завела. Глядя на голую шлюху, я усилил вторжение в тыл врага, неотрывно следя за красными половыми губами шалавы. Она смотрела то мне в глаза, то на искаженное болью лицо своего парня, который упал в ее глазах до уровня помоечной грязи. Все, я кончил. По моему телу прошла судорога оргазма и мышцы стали ватными. Услышав мой стон шалава выгнулась. Она, сделав несколько скользящих движений по своему красному, выступающему вперед как клюв клитору громко застонала, пустив небольшую струйку мочи, которая попала точно в лицо рыдавшего Сайкина.

Я вытащил пахнущий дерьмом и измазанный кровью член из задницы одноклассника и, сняв гандон, выбросил его в унитаз. Санузел был совмещен, и я тут же залез в ванну включив горячий душ. Вода сначала обожгла кожу, а потом стала приятно покалывать. Я еще больше расслабился и опершись одной рукой стал ссать прямо в ванну. Появилось ощущение, что вода очищает меня не только снаружи, но и внутри.

Пиликанье пейджера, которое было чуть слышно из-за того, что он находился в гостиной во внутреннем кармане пиджака, вывело меня из ступора. Я выключил воду и как был, голый и мокрый прошел на кухню. Мой АПС лежал на кухонном столе, его рукоять была немного запачкана кровью. Взяв ствол, я ласково погладил его поверхность. 

«Не торопись, еще успеешь», — прошептал я своему пистолету.

 

ГЛАВА VII. ГРЕХИ ОТЦОВ

 

Через пол часа, оставив своих жертв связанными, но живыми, я на такси уже подъезжал к дому своей матери. Вы наверное спросите меня, почему я не убил их? На это я отвечу так — Сайкин свое получил. Мало того, я вытащил кляп изо рта парня, дабы он постепенно разгрыз скотч и освободился. В мои планы убивать его не входило. Да и жизнь после такой ситуации, которая с ним приключилась будет пыткой. Как вариант, он может сам разобраться со своей пассией за двойное предательство. Это его проблемы. Ну а если захочет ее убить, дабы она не распиздела про него — то это уже сугубо не мои проблемы. Свои отпечатки в квартире я стер и ее смерть вряд ли смогут повесить на меня. Хотя…

— Тут направо, — зажатой в пальце сигаретой я показал бомбиле куда надо повернуть.

Через несколько минут я уже протянул водиле три доллара.

«Дом, милый дом», — подумал я, и выдохнул вверх сизый горьковатый дым.

Все было по-прежнему. Хотя с того момента, когда я последний раз стоял около пахнущего мусором подъезда прошло более четырех лет. Я не хотел идти сюда — слишком много страшных воспоминаний могли обрушиться на мою рыжую голову.

Вдруг черный силуэт припаркованной машины привлек мое внимание.

Недалеко от детской площадки стоял мерседес раввина. Около мерса в расслабленной позе курил Менахем, водитель Колина, мужчина лет 50. Мы с ним частенько покуривали, когда я прогуливал занятия в ешиве. Я выбросил окурок и подняв воротник направился в сторону старого знакомца. Неприятное предчувствие беды заскоблило желудок. Я переложил АПС в боковой карман кожаного плаща. В уме стали вспыхивать строки суры «Аль-Хумаза» — «Горе всякому хулителю и обидчику, который копит состояние и пересчитывает его, думая, что богатство увековечит его».

— О, какими судьбами? — Менахем искренне обрадовался увидев меня и по традиции горских евреев полез обниматься, — отлично выглядишь, ты так повзрослел. Водила восхищенно цыкнул осматривая меня и мой прикид.

Имея антипатию к мужским объятиям, я чуть отстранился.

— Да так, гуляю, — я равнодушно пожал плечами, — жил здесь когда-то раньше.

Еврей немного смущенный моей холодностью выбросил окурок и замолчал.

— Ты-то какими судьбами здесь? — я прервал неловкое молчание, которое повисло в воздухе.

Менахем оживился и высморкавшись в платок снова закурил.

— Да шеф решил к старой знакомой заехать, — еврей выпустил облачко дыма, — не поверишь, Рувим к ней уже лет 20 ездит.

— Столько баб молодых, а он все к этой гоняет, вернее я вожу, — сказал Менахем и покачал головой.

— Никогда не думал, что твой шеф такой романтик, — я закурил предложенную старым знакомым сигарету, — а что не женится то, не еврейка что-ли?

— Еврейка, еврейка, — сказал Менахем и задумался, — только вдова она, а он раввин, сам понимаешь, Коэнам нельзя на вдовах жениться.

К моему горлу подступил ком. В голове пронеслись воспоминания моего детства. Твердые руки отца на моей голове. Блеск материнских глаз, когда она целовала моего батю. «Вот значит как бывает», — подумал я, и меня затошнило.

— Что с тобой, Никита? — озабоченно спросил Менахем придерживая меня, чтоб я не упал.

— Все нормально, — борясь с тошнотой ответил я, — мне надо идти, извини.

Нетвердой походкой я направился в сторону городского парка, игнорируя помощь водилы и предложение посидеть в машине пока не станет лучше.

Пройдя два квартала и вдыхая сырой ноябрьский воздух я почувствовал в кармане плаща вибрацию пейджера. Достав его я взглянул на мониторчик, на котором высветилась лаконичная запись – «Где ты, мудило? Давид».

———————————————————————-

С Давидом нам потребовалось два часа на сборы с того момента, как от Рувима пришло сообщение о времени и месте встречи. На улице маршала Жукова мы подобрали нужного человека и уже мчались в своем опеле по трассе в сторону Мордовии. Он-то и рассказал нам о сути нашего задания. Рассказал все, только не сразу.

— Парни, — вальяжно рассевшись на заднем диване Командора и жуя яблоко вещал Ефим Мардехаев, толстый горский еврей лет 40, — ваше дело такое, идете со мной и не дергаетесь.

Ефим еще раз откусил яблоко, разбрызгивая липкие брызги по салону и по своей дорогой, но бесформенной одежде. 

— Мы прибываем в Саранск, — жуя фрукт вещал жирный, — встречаемся с людьми, контролируем их сделку, получаем гешефт и едем домой.

— Ты можешь сказать поконкретней? — Давид явно нервничал, так как присутствие объемного пассажира и его телодвижения с яблоком и манерой держаться стали раздражать даже осетина.

— Вам что, блять, 14 лет? — Мардехаев вспылил и куски фрукта вместе со слюной полетели в сторону Давида, — не положено вам знать больше.

Я повернулся и посмотрел в заплывшие жиром глазки.

— Жирный, я в 14 уже из мужика форшмак приготовил, — медленно, по слогам произнес я, — он был примерно твоей комплекции, так что не надо мне про 14 лет.

Мардехаев молча слушал что я скажу дальше.

— Скажи мне, Ефим, — продолжал я глядя ему в правый глаз, — за каким таким хером мы с товарищем взяли два автомата, несколько гранат и кучу боеприпасов?

— Если нам не будут известны детали операции, жирная ты свинья, — не глядя на пассажира пробормотал Давид как бы думая вслух, — то мы не сможем обеспечить твою безопасность. 

— Ладно, ладно, — примирительно закивал толстый еврей, из-за чего количество его подбородков увеличилось как минимум в трое, — чеченцы нахлобучат одних гоев по наводке шефа, а мы как следствие должны получить с обезьян оплату и привезти ее Рувиму.

Мардехаев достал платок и вытер пот выступающий на толстой шее.

— У гоев транзакция по липовым авизо, а за горцами глаз да глаз нужен, так что сами понимаете, — сказав это Ефим многозначительно поднял вверх жирный палец, — всякое может случиться.

———————————————————————-

Бог. Я часто думал, кто же он, этот загадочный корень мироздания? Как человек учившийся в ешиве я осмелюсь сделать малоутешительный вывод — Бог это не добрый дедушка — Иегова — это садист, отмороженная и высокомерная мразь. Если верить Торе, злой гений Авраама натворил столько зла, что Сатане и не снилось. Что же он от нас хочет, в частности, что ему нужно от евреев, к которым я по галахическим законам отношусь? Чтобы иудеи соблюдали заповеди? На первый взгляд это просто — это как раз и называется путь правой руки. Если объяснять по-простому, раввины говорят – «соблюдай и будешь жить в достатке и счастье», но простите, есть же еще и Каббала! Для наиболее продвинутых и элитарных иудеев (большинство которых почему-то составляют Коэны, т.е. потомки Аарона) есть свое особое учение. Каббала очень сложна в понимании, и я смог понять лишь следующее — это и есть путь левой руки. Что мы получаем, а вот что: путь правой руки — это неуклонное соблюдение предписаний и это для быдла, путь левой руки — это всемерное следование Каббале и это для элиты. Если ты чмошник и серая мышь — ты не грешишь и все тип-топ. Если ты Коэн или просто богатый шмок — то ты взращиваешь свой эгоизм, жадность, высокомерие, алчность. Парадокс состоит в том, что оба этих пути ведут к Богу. Только с помощью Каббалы ты к нему попадаешь быстрее, намного быстрее. Пресытившись бабами, жратвой, деньгами, славой — ты наконец понимаешь, что это все шлак. После сотни красивых шмар секс уже скучен, после килограммов красной икры любой деликатес не вызывает былого восторга, после вынюханных мешков кокса уже ни что не может тебя взбодрить. И вот, ты стоишь на краю бездны и хочешь лишь одного — вечного покоя, ты наконец понимаешь, что терять уже нечего, так как все что тебя окружает лишь видимость счастья, а настоящее блаженство заключается в одном — в смерти.

В тот день когда я понял это, мой отчим и раскидал свой ливер.

———————————————————————-

— Дай мне, — Ефим протянул дрожащими пальцами трубочку сделанную из стодолларовой купюры и втянул в себя белую пыль.

— Ссссссссц, — причмокнул он с наслаждением задрав свою голову, находившуюся на вершине пирамиды из костей, мяса и жира. Хотя наверное просто жира.

Мы зашли в туалет на АЗС в целях посрать и вкинуться ширевом. Эта процедура несколько затянулась, так как Фима по всей видимости перед поездкой сожрал приличное количество кошерной провизии и долго не мог просраться.

— Ефим, — я сидел на унитазе с закрытой крышкой и флегматично курил, — ты такой жирный пиздец, если начнут в нас шмалять, то я за тебя спрячусь.

Меня вштырило и непроизвольное хихиканье вырвалось из моего горла.

— Попизди мне тут, гой латентный, — толстый пристроил другую ноздрю и втянул в себя остатки дьявольской пыли, — я тоже кое-что в жизни повидал.

— Ага, рыжие, черные и другие портфели, — произнес я с усмешкой.

Мардехаев повернулся ко мне и презрительно отмахнулся. 

— Раньше на вашем месте я был, — жирный достал сигарету и пару раз чиркнув зажигалкой закурил, — решал скользкие вопросы, убирал ненужных людей и гоев.

Глаза еврея стали серьезными.

— Запомнился мне один необрезанный, — продолжил монолог Мардехаев как будто не свои голосом, — когда я его душил удавкой, он задыхаясь смотрел на фото своего сына, которое вместо гойских икон было приклеено на панель приборов его жигулей.

Мардехаев выпустил дым вниз и облако расплылось по кафелю.

— После этого я завязал, — задумчиво произнес толстый глядя на мутный кран умывальника, — он понял что умрет и последние секунды своей жизни смотрел на сына.

Ефим выбросил окурок и посмотрел мне в глаза.

— У меня тоже сын и у него астма, — пробормотал заплетающимся языком жирный, — наверное за мои грехи.

Что-то в толстом переменилось. Он как будто жалел о том, что разоткровенничался со мной находясь под коксом. Одновременно он чувствовал облегчение, как будто большой камень, который давил на грудь наконец сняли и теперь можно дышать полной грудью.

— Ну вы скоро там? — в приоткрытой двери сортира замаячила небритая челюсть Давида, — Cпелись, наркоши обрезанные бля.

 

ГЛАВА VIII. ГЕШЕФТ

 

Под рычание 2.5 литрового 115 сильного двигла, в полном молчании, мы промчались еще около 70 км, пока на посту ГАИ нас не остановили менты. Мы с Давидом занервничали, так как в багажнике нашего купе был приличный арсенал, за который можно было легко схлопотать лет 5-10 и это не считая ширева. Толстый же сохранял спокойствие, которое обычно свойственно единственному хряку осеменителю на свиноферме. 

— Не ссыте, — сказал Ефим довольно ухмыльнувшись. 

Боковое стекло водительской двери с тихим шуршанием опустилось. 

— Старший сержант Мариков, — не торопливо представился молодой мент в кожаной гражданской куртке с пришитыми погонами и фуражке с красным околышем, на котором красовался еще советский герб, — предъявите документы на право управление. 

Давид кивнул и стал шариться в своей черной потертой барсетке. 

— Подожди, — жирный дотронулся до плеча Давида и передал менту какой-то свернутый вчетверо лист А4. 

Гаишник чуть помедлил, но взял бумагу и развернув документ стал читать про себя, шевеля тонкими губами. Вдруг мент засуетился и одернув куртку передал лист осетину. 

— Не смею вас более задерживать, — официально отрапортовал сержант несколько обескураженному Давиду. 

Мой товарищ, немного тормознув от удивления закрыл окно и включив передачу нажал педаль газа. 

— Все на мази, — сказал Мардехаев победно улыбаясь, — я же говорю, верняк! 

Я присвистнул. 

— А нам такую состряпать можешь, че ты ему вообще показал-то? — искренне заинтересовавшись спросил я у высокомерной морды. 

— Тебя, пацан, это волновать не должно, — щеки толстого еще больше раздулись от важности, — и я их не стряпаю, это официальный документ. 

Следующие 40 км мы опять молчали и толстый заскучав поднял тему за бабки, бизнес и т.д. 

— В этой стране жить невозможно, — сказал толстый сделав затяжку и выпустив остро пахнущую струйку табачного дыма, — но для ведения дел Совдепия самое оно. 

Давид проигнорировал данный вброс, только я немного повернулся и приготовился впитать следующую порцию инфы. По сути своей болтовней Мардехаев уже предопределил свою судьбу, кокс он такой, у некоторых развязывает язык за будь здоров. На это и был расчет. 

— Самая мощная движуха сейчас это конечно же фуфлыжные банковские поручения, — вещал жирный менторским тоном, — далее неплохо можно наварить банча ширевом. 

Мардехаев затушил окурок в пепельнице. 

— Барыжка говном конечно не такое прибыльное дело, как например работорговля, но неплохие лавехи поднять можно, — продолжал болтать еврей. 

— Фима, я уехать отсюда хочу, — сказал я жирному, — сколько мне воздуха нужно накопить? 

— Ха, — мой вопрос нешуточно позабавил Фиму, — это смотря куда. 

— Ну, например, в Финляндию или Прибалтику, — предположил я, — сколько штук зеленых нужно? 

— Да не много, — ответил Мардехаев, явно наслаждаясь тем, что стал эпицентром моего искреннего внимания, — только нахер ты там кому-то всрался, там своих дворников хватает, а будешь бандитизмом заниматься сядешь на раз-два. Там мусора не продаются. По крайней мере в таких масштабах. 

Мардехаев оживился и стал с упоением вливать в мои уши схемы обогащения. 

— Нахера уезжать, надо деньги делать пока есть возможность. 

Он затушил сигарету и достав сильно пахнущую жевательную резинку продолжил воодушевленно говорить о море возможностей выбиться в люди. 

— Но ведь все как два пальца. Можно организовать фонд, банк учредить или на крайняк жигули за кардон возить, — Мардехаев покачал головой, — сами то не хотите легализоваться, ну ведь пиздец же а не работа у вас. 

— Ага, — с недоверием буркнул осетин, — это еврею можно, а простого вывезут в лес и пиши пропало. 

В метрах 400 сквозь пелену дождя показался кемпинг. 

— Заедь, — сказал я осетину толкнув его в плечо, — жрать хочу. 

Минут через десять, пока жирный с Давидом выбирали жратву в местном магазинчике, я уже общался с оператором пейдженговой компании и надиктовывал сообщение на пейджер Толика.

— Людей твоего брата сдали, — по слогам говорил я в трубку жизненно важную для многих людей инфу, — пусть приготовятся встретить гостей, раввин вас кинул. 

———————————————————————-

После трех часов езды мы наконец прибыли в окрестности Саранска и свернули на узкую, но асфальтированную дорогу ведущую в лес. 

— Сюда, — Ефим указал мне (последние три часа за рулем был я) толстым пальцем в сторону заброшенного пионер лагеря, который был расположен в густом сосновом бору. 

Немного пропетляв среди разрушенных бараков, в которых когда-то давно отдыхали советские цветы жизни, мы направились в сторону стоящего со включенными фарами Камаза с крытым кузовом и двух джипов Чероки. Такие тачки в бандитской среде пользовались популярностью и мы называли такое квадратное и прожорливое чудо – «Широкий». Практически сразу дорогу нашему «Командору» перегородили два внушительного вида бородача в спортивных костюмах и неизменных кожаных куртках. В руках у обоих были АКСУ, со спаренными рыжими магазинами, скрепленными между собой синей изолентой. 

У каждого кавказца на поясе был подсумок с боеприпасами. 

— Выходи, — толкнув меня сказал чуть взволнованным голосом Ефим, — мы на месте. 

— Салам алейкум Муса, — Ефим с деланным радушием обнял ближайшего чеченца, а тот в ответ свободной рукой похлопал его по жирной спине. 

Потом бородачи по очереди пожав руку мне и вышедшему из опеля Давиду утратили к нам какой бы то ни было интерес. Было видно, что данные встречи с Ефимом были достаточно частым явлением и стали превращаться в рутину. Но сегодня по-видимому в воздухе витала какая-то еле уловимая напряженность. 

Я, Давид и чеченцы-автоматчики остались около машины и куря слушали диалог толстого и подошедшего со стороны Камаза чечена, который был без оружия, но в области левой подмышки угадывался ствол. 

Чеченец, который был здесь главным, стал очень резко жестикулировать и говорить, постепенно повышая тон. До моего уха стали долетать обрывки фраз на чеченском, которым благодаря деду я владел неплохо. 

— Они знали… Кто-то слил… 

В ответ Ефим что-то бубнил извиняющимся тоном. 

— Какие-то проблемы, — спросил я у Мусы, кивнув в сторону нервничающего бригадира и оправдывающегося Фимы. 

Муса не ответил. Вообще в бородачах чувствовалась военная косточка. Их цепкие взгляды отличались от чуть расфокусированных и вальяжных глаз простых бандосов. 

Только сейчас я заметил, что куртка на рукаве у одного автоматчика порвана, а под рваниной виднеется белый окровавленный бинт. 

— Мы тогда в машине посидим, — сказал я Мусе. 

Он не ответил, лишь молча повернулся в мою сторону и стал наблюдать как мы с осетином садимся в машину. 

Вскоре из темноты появился еще один вайнах, который прихрамывая нес, перекинув через плечо большой, литров на 50, увесистый мешок. По всей видимости в нем были деньги. Такой объем бабла меня очень удивил. Это было прилично даже по сегодняшним меркам. Исходя из того, что в конце 94-го один американский доллар в России можно было обменять по курсу 1 к 4000 рублей, мешок деревянных все равно мог означать серьезную сумму. 

Ефим, открыв мешок немного в нем поковырявшись удостоверился в правильности содержимого и как следствие отсутствия возможного наебалова. После этой нехитрой и к слову не слишком эффективной процедуры он помахал нам рукой. Давид, перехватив мешок с ассигнациями у хромого чечена положил ношу в багажник опеля. Я же в свою очередь не торопясь переложил наши АКСы в салон «Командора». Все мои действия сопровождались внимательными взглядами пасших нас автоматчиков. 

Сев в опель (я устроился назад, немного удивив этим осетина) мы развернулись и не торопясь направились домой. Отъехав километра на три от места сделки, я наконец прервал повисшее молчание. 

— Чечен то один ранен, однако, — невзначай бросил я. 

— Да кто-то слил гоям о готовящемся нападении, — буркнул толстый прикуривая сигарету, — обезьяны четырех потеряли, пока русаков выпиливали. 

Мардехаев хохотнул. 

— Вот так надо работать, — продолжал Ефим, — они глотки друг другу рвут, а мы гешефт имеем и с тех и с других. 

Он жадно затянулся и выпустил дым. 

— Главное в нашем деле это остаться в стороне, — тихо сказал толстый, — и выжить. 

После этих слов я достал длинное острое шило и вогнал его во всю длину под затылочную кость Мардехаева. 

———————————————————————

Да благословит Всевышний насилие, как средство разрешения противоречий между червями населяющими грешную землю. Я обожаю насилие, оно делает мир чище, опускает слабых, возвышает сильных (но это не точно). Насилие, уважаемые, сопряжено с унижением и его кульминацией — убийством. Насилие и унижение красной нитью проходят через всю нашу жизнь. Нас унижают в семье, в школе, в армии (если вам хватило ума туда попасть, хотя вы, наверное, служили, вы же долбоебы), на работе и вообще в социуме. Любой, сука, официант или колбасник может насрать в вашу еду и вы с милой улыбкой все это в натуре схаваете. Ваших будущих жен начинает ебать с раннего детства различный биомусор, но вы тем не менее женитесь на блядях, да еще и отмечаете данное событие с размахом колхозника переехавшего в город. 

Над сворой копошащихся в дерьме кукловодов, насильников, терпил и опущенных стоят различные социальные группы, в иерархии которых первое место занимает государство — самая сильная и жестокая структура общества. Государство — это не абстрактный феномен, а реальная вещь. Мы с ним сталкиваемся каждый день. Я с государством познакомился в колонии, поверьте, приятного мало. Для меня оно воплотилось в вертухаях и операх, а для вас возможно в гаишниках и паспортистах. 

Ну, вернемся к насилию. За свою жизнь я убил многих. Вы скажете, что я мразь и чудовище, что я в натуре по понятиям не прав, что я беспредельщик! Ваше право, только почему вы так полагаете? Почему вы не обвините в тех же преступлениях политиков, уничтожающих одним своим приказом целые города, населенные сотнями тысяч людей, или женщин, которые разрешают врачам разрывать еще не рожденных детей у себя в утробе? Правильно, потому что вы рабы. Вы тупое стадо. Вам дали установку — это нельзя, а это можно. Кукловоды по ящику талдычат вам, что на войне можно убивать, а в обычной жизни нет. Поймите, война на земле шла всегда!

 

ГЛАВА IX. МОСКВИЧ

 

Чеченская республика, село Гухой, Итум-Калинский район, 22 ноября 1994 года 17 часов 05 минут

 

— Николай Васильевич, разрешите, — произнес молодой парень в грязном армейском камуфляже и не дожидаясь ответа вошел в залитую кровью комнату небольшого дома, окруженного деревьями с облетевшей листвой и невысокой каменной изгородью. 

— Принес, — спросил невысокий скуластый военный, — лейтенант блять, тебя как за смертью посылать. 

Молодой боец поправил АПС висевший у него сбоку на поясе и держа подмышкой сверток прошел к столу, за которым сидел скуластый ворчун. Посыльный чуть замешкавшись аккуратно перешагнул через труп женщины. Наконец лейтенант пересек комнату и выложил на стол секатор, напильники, различные хозяйственные ножи, молоток, зубило, ножовку и небольшой топорик. 

Командир русских сидел недовольно напрягая желваки, но когда он увидел инструменты его глаза заблестели. 

— Последний раз спрашиваю, — скуластый наклонился к средних лет мужчине с заросшим до бровей лицом, который сидел на стуле. Руки главы администрации села были скованы за спиной наручниками, — кто вас блядей финансирует? Когда следующий транш? Кто осуществляет доставку? — чуть повысив голос, спросил командир русских. 

Бородач поднял голову и посмотрел мутным взглядом сначала на скуластого, а потом на труп своей жены. Его левый глаз был полностью закрыт огромным кровоподтеком. 

— Я ничего не знаю, — ответил бородач хриплым голосом, — я простой человек. 

— Ой, да не пизди ты, — скуластый чуть отодвинулся и положил ноги обутые в грязные берцы на стол, — знаю я вас, простых мирных селян. 

Командир русских диверсантов чиркнул зажигалкой и прикурив сигарету жадно затянулся. 

— Куда говоришь русские делись? — спросил бородача скуластый наклонив голову набок. 

— Уехали они все, — ответил бородач и его глаза сверкнули, — бежали в Россию еще в мае. 

— В мае говоришь, — скептически произнес скуластый и опять затянулся, — дембель в маю все по хую, — с острил командир русских диверсантов. 

— Лейтенант, — скуластый повернулся к лейтенанту, — сколько в захоронении вы обнаружили трупов? 

— Эээ, 134, — немного подумав ответил парнишка и сев на свободный стул взял сигарету из пачки, которая лежала на столе, — 47 по-видимому дети, — добавил он и прищурившись прикурил сигарету. 

— 134, — произнес скуластый и картинно поднял вверх указательный палец, — это косяк. Ну так скажешь мне кто курирует транши? Обещаю что убью сразу! 

Бородач опустил голову и затих. 

— Значит не скажешь, — скуластый стал задумчиво перебирать инструменты и взяв в руки небольшой напильник провел по его поверхности пальцем, — ну это ты зря. 

Русский покосился на сидящего рядом офицера, который закинув ногу на ногу с наслаждением курил. В глаза скуластому бросился прохудившийся армейский ботинок его бойца. Подошва отошла и сквозь дыру виднелась грязная мокрая портянка. 

— Так, — обратился к лейтенанту командир, — скажи Лабазанову, пусть его нохчи всех загонят в здание сельсовета. 

Командир диверсантов встал и подойдя к скованному бородачу откинул его голову назад взяв за грязные, слипшиеся от крови волосы. 

— Иди говорю, — в голосе скуластого прозвучали металлические нотки, — только с наших машин пусть бензин не сливают, в селе транспорта хоть жопой ешь. 

— Товарищ майор, детей тоже? — медленно спросил лейтенант. 

— Я сказал всех, — не глядя на подчиненного ответил командир русских. 

Скуластый нажал на челюсть бородача и медленно, со скрежетом, стал пилить зубы пленного напильником. 

— Как говорится, — пробурчал командир диверсантов, — долг платежом страшен. 

———————————————————————

— Два батальона вооружены только «Борзами», — окровавленный бородатый мужчина с трудом выплевывал фразы вместе с зубной эмалью, — они обещали на днях большую сумму доставить. Будет чем платить гвардейцам… оружие закупим в Грузии… с афганцами рассчитаемся… 

Русский с интересом слушал откровения пленного, который после процедуры, в узких кругах называемой «крокодильчик», выкладывал все как на духу. 

— Кто курирует операцию? — спросил скуластый кладя на стол напильник. 

— Какой-то русский, — чеченец закашлял и сплюнув вязкую кровавую слюну поморщился, — то ли военный, то ли мент, я не знаю. Он нам сказал, что скоро федералы будут наступать… 

Вдруг бородатый стал смеяться. Сначала тихо, но потом все громче. 

— У вас нация предателей, — он с ненавистью посмотрел в глаза русскому, — ваши сами нам помогают. Сами. 

Он снова зашелся в истерическом хохоте. 

— Сами, — выкрикнул он опять, — сами, сами. 

Русский сидел и курил, спокойно наблюдая за приступом пленного. 

Вдруг бородач замолчал и уставился в лицо русскому. 

— Так это ты… Москвич? — полу утвердительно спросил чеченец. 

Русский кивнул. 

— Мы тебя найдем шайтан, — зло зашипел пленный, — весь род твой вырежем. 

Чеченец опять засмеялся как сумасшедший. 

— У меня нет семьи, мразь, — пробормотал русский и затушив окурок потянулся за топором, — я всегда один!

———————————————————————-

Мордовия, окрестности Саранска, 30 ноября 1994 года, 20 часов 15 минут

Визг тормозов разрезал ночную тишину. Опель немного развернуло и тачка застыла на обочине. 

— Ты совсем больной блять, — сказал Давид обреченно, смотря не на меня, а куда-то вдаль, — нахуя ты это сделал, может объяснишь? 

Осетин в сердцах ударил по рулю ладонью. 

— Это личное, — бросил я, вытирая стальное жало носовым платком, — позже все расскажу. 

— А мы куда-то торопимся, — осетин повысил голос, — ты понимаешь, что он нас из-под земли достанет? 

— Не достанет, — я взглянул на часы и прикинул, что у нас еще есть пара лишних минут. 

— Короче друг, объясню на пальцах, — я прикурил сигарету и глядя в бешеные глаза Давида принялся пояснять простую для меня ситуацию, справедливо не одупляющему подельнику, — у нас в багажнике примерно ярд деревянных, т.е. около четверти зеленого лимона. 

Я выпустил дым и он стал мягко обволакивать жирный затылок Ефима. 

— Ну это же мало блять, — Давид чуть не плакал, — на двоих вообще хуйня… 

— Успокойся, — я одернул начинавшего психовать осетина, — это я сдал чеченов, по моим прикидкам их сейчас не более 4 человек осталось, это наш шанс понимаешь? 

В глазах Давида стало разгораться искра понимания. 

— Там зеленью у них лимонов 10 не меньше, — я еще раз жадно затянулся, меня начал захватывать раж, — мы возьмем лавехи и уедем из этого говна. 

— Бля, опять ты меня в какую-то авантюру втравливаешь, — осетин потер мускулистую шею, — по ним же видно, что они военные, да и откуда тебе знать, что их всего четверо? Может бабло которое уже есть хапнем и по съебкам? 

— Не тупи братела, — я начинал нервничать, — сараев у них всего два, а грузовик чужой, там номера мордовские, а на «Широких» краснодарские. Понимаешь? 

«Пора», — взглянув на часы подумал я. 

— Ты со мной? — с нажимом спросил я осетина. 

Давид несколько секунд размышлял. На его лице отражалась тревога и растерянность. 

— Да, — наконец произнес он и его лицо приобрело привычную твердость и спокойствие, — погнали. 

Давид потянулся и открыв пассажирскую дверь кряхтя вытолкнул жирный кусок мяса, который совсем недавно главным постулатом своей философии определил концепцию выживания.