Часть 7. “The lines must hold, the story told…”
Я поднялся в диспетчерскую вышку (преодолев неслабое препятствие в виде лестницы, ибо лифты были обесточены) со вторым номером — Егерем. Пока я устраивал позицию (выбивал стекла и двигал столы, чтобы было удобнее отстреливаться), Егерь раскурочил ИРП и начал греть горячее на таблетке сухого топлива. Как ни крути, мы ехали почти сутки, питаясь по сути пачками нихуя и энергией космоса, словно монахи главного похуиста в мире. Но мы-то блять нихуя не монахи, многие вообще не верят, и не пиздите мне про «атеистов на войне нет», сразу нахуй пойдете (слава советскому образованию).
Я уже закончил двигать столы так, чтобы под ними можно было спрятаться — цель, которую я преследовал, была не защита, а маскировка, ибо если заметят и накроют — то все равно пизда, ибо снайпер — одна из самых важных целей, примерно как пекарь, а радисты вообще смертники, и по мне будут ебашить из всего — от малых калибров и ручных гранат до тяжелых пулеметов и ПТУРОВ и ПЗРК, вернее их забугорных аналогов, так что лучшим ходом будет просто не дать себя заметить — когда на всю вышку стоял запах риса с мясным соусом (соевой подливой).
— Ешь первый, Зингер, я постерегу, — сказал он.
— Добро, — сказал я, забирая винтовку с импровизированного рубежа.
— Э, ты винтовку оставь, как я врага без увеличения-то замечу?
«Охуел, чёрт?» — промелькнула первая мысль. Правило снайпера номер один — «Никогда, никогда не давай винтовку автоматчику». Почему? Ну, причин много. Самая распространенная — от того, как они на скорость собирают и разбирают свои калаши, не пристреливают их, а потом удивляются: «Ой, а почему это я не попадаю на 400 метров в цель?» Как по мне, этого уже хватит.
— Обойдешься биноклем, — сказал я ему. Он пожал плечами и пошел дежурить, а я с аппетитом принялся выскребать контейнер, напоминающий контейнеры с едой в самолете. Потом принялся за шпик и галеты. Многие выбрасывают шпик, так как не умеют его готовить, а просто жир жрать не интересно. Но если разогреть его в этих же самых контейнере с овощной икрой и/или паштетом в нужной пропорции, доведя до массы немного мягче сыра «дружба» и погуще картофельного пюре, получится отличный соус к галетам, не имеющим своего собственного вкуса, а паралельно можно еще и заваривать чай/кофе/тонизирующий напиток — нужное подчеркнуть, а пока это все готовится, можно перекурить, либо заточить еще что-нибудь. Ну, курением я не промышлял, точить что-то до приготовления своего волшебного зелья не видел смысла, так что просто решил повтыкать, смотря на миниатюрное пламя из белой таблетки. Языки то вздымались вверх, обхватывая контейнер и норовя съесть все вместо меня, то отступая, говоря, мол, «шучу, солдат… твое, твое». Пламя завораживало, отталкивало и манило одновременно… Да, я опять принял пол-таблетки.
Только я отошел от покоя, вода начала немного подогреваться, а шпик переходить в жидкую форму, послышался звук лопастей вертолета. Я выглянул в окно, хватая винтовку. Так и есть, пидорасня летит на вертолете, который, словно пузатая стрекоза, летит в сторону аэропорта. Я взял его на прицел, расставив сошки и уперев приклад в плечо. Тем временем вертолет завис, будто выбирая место получше, и стал снижаться. Я стал судорожно соображать что же делать — приказа стрелять не было, а сами мы не вольны уже отвечать за себя — с нами была туча российских солдат, и если нам-то все равно, к нам не прикопаться, то этим достанется по полной. «Ну, думай, думай блять». Я загружал себя как мог, просчитывая сотни исходов и вариантов событий. И наконец выбрал единственно верный.
— Машину! Машину под вертушку!
Реакция последовала немедленно. Второй хаммер, ехавший за нами, мгновенно среагировал, прошипев шинами по асфальту, поднырнул под вертолет. Пилот, видимо, подумал, что с ним играются, и решил поиграться в ответ, сдвинувшись вправо на три метра, чтобы машина не встала под нее. И все бы получилось, но другой хаммер снова перегородил площадку вертолету. Открылась дверь десантного отсека, и высунулся, собственно, сам десантник (вот это новость, правда?). По-хозяйски осмотрев аэропорт, он, с присущей британцу красоте (хотя, как по мне, особый шарм его ебальнику придавало перекрестье прицела) махнул рукой, словно отгоняя назойливых мух, мешающую спокойно отдохнуть. В ответ тишина. Он залез обратно и навел свою коробку с магазином подмышку на один из хаммеров. В ответ хаммер поднял пулемет, а подъехавший на шум бэтэр КПВТ. «Определенно, это 2:0. Британские фанаты, сасать!» Вертолет поднялся где-то на пять метров, и предпринял последнюю попытку — был выброшен трос, и по нему начал спускаться один из британцев. «Ой. Будет очень неловко, если в самый ответственный момент трос порвется». Но снизу прострелить я трос не мог, так как он постоянно болтался. «Ну, сам виноват,» — подумал я, — «никто тебя лезть не заставлял». Я взял на прицел натянутый весом чаехлеба трос. Легко просчитав амплитуду его движения, я выстрелил. Трос оборвался, когда брит был на четырех метрах. Он упал набок, пролетев кувырком, прямо на стоявший под ним бэтэр. Я четко видел, как он ударился головой, а после тело сползло с бэтэра вниз.
— Зингер! Зингер, ебаный в рот!
— Зингер в канале.
— Нахуя ты это сделал? А если с нас спросят за него?
— Пусть спросят с себя, зачем он полез. Или с тех кто им трос давал.
— Ты ебанутый?
— А что? Дали плохой трос. Порвался так не вовремя, — сказал я с деланным сожалением, — упал и умер человек….
— Погоди, он вроде дышит.
«Это враг. Нельзя щадить. Или волки, или мы»
— Ну так это легко исправить.
Тем временем Егерь к чему-то принюхивался. Я подсознательно последовал его примеру. Пахло… подгорающим шпиком!
— БЛЯЯЯЯЯЯЯТЬ! — я рванул к котелкам. Пол-котелка воды выкипело, а шпик уже начал подгорать.
— Ну сука, — я всерьез обиделся, — бля, почему так?
Заварив чай из остатков воды, я попробовал шпиковую смесь с икрой и паштетом. «Вроде ничего так. Есть можно» — подумал я, обмакивая в него галету.
Спустя часа два — не более, пинания хуев и бесцельного наблюдения за зеленкой нам удалось засечь противника. Под словом «нам» я имею в виду представителя наших войск. И как вы думаете, с какой, блять, стороны они выходили? Во фланг? В тыл (хотя какой тыл, тут фронт на все 360 градусов)? Нет, не угадали. Британские танки маршевым шагом ехали к парадному въезду, как к себе домой. Впереди шел какой-то офицер, судя по внешности и погонам. Я сразу взял его на прицел, так как хороший командир противника — это мертвый командир.
Живой, даже если он последняя бестолочь, является сдерживающим фактором, и солдаты пусть и тупо, но действуют заодно. Если же командира нет, солдат никто не координирует, начинается если не паника, то беспорядочная поебень — кто-то идет вперед, кто-то отступает… все равно, что клетки организма начали бы работать каждая сама на себя.
Командир спокойным шагом подошел к воротам и начал о чем-то говорить с командиром десантников. Сначала спокойно, потом, судя по жестам, тон сменился на требовательный. Десантник, спокойный как удав, сложив руки на груди, спокойно качал головой. Брит, видимо, выругался и махнул рукой в сторону аэропорта. Первый танк только тронулся, как перед въездом встал бэтэр, до этого припарковавшийся метрах в трех, перекрыл проход. Брит сказал еще что-то и танк навел орудие на десантника. «Яйцами хочешь помериться? Успехов!» — мои мысли были едкими словно желчь.
Я выстрелил. Стальной столб, на котором держалась калитка, прошило пулей и согнуло. Британец, стоявший в полуметре от него, чуть в штаны не наложил, а мы с Егерем чуть животы не надорвали, угорая над этим додиком. Ушли они по-английски — не прощаясь. Как по мне, я отлично сработал, я вполне был доволен произведенным эффектом, положив пулю от стремного ебальника того чаехлеба всего в двух сантиметрах. Солдатня будет довольна.
— Что за долбаеб! Какой мудак выстрелил? — видимо, кто-то из наших дал зелени частоту, — Ебать всех! Я спрашиваю, что это был за долбаеб!
«Что не так с этим миром?»
Итак, уже третий день мы держим этот гребанный аэропорт. Британцы окружили нас, но пока не нападают. То ли очкуют, то ли не хотят.
— Блять, — ругался командир десантов, — где, сука, наши? Обещали максимум два дня!
С едой больших проблем не было — того, что накидали благодарные жители Приштины, хватит надолго, но эта еда уже осточертела. Воды оставалось совсем мало, видимо скоро начнется жажда. Кто-то придумал крутить из тряпок и найденной в офисе аэропорта бумаги фильтры и добывать воду из местного водопровода, но вода как была ржавой, так и оставалась и к питью была непригодна.
В итоге было решено допустить малую делегацию, возглавляемую командиром бритов, чтобы не обострять ситуацию. Офицер бритов — как я понял, его называли «мистер Джексон», важно ходил по нашей территории со свитой из двух офицеров, осмотрел позиции солдат, само здание, и удовлетворенно кивнув, хотел удалился, но к нему подошел наш командир. Они о чем-то стали говорить, и, по итогу пожали руки. Они вместе пошли к хаммеру, а свита осталась на месте.
— Собираемся, парни! Скоро поедем!
«Ну вот», — вздохнул я, — «я только стал подниматься по лестнице без одышки». Моя винтовка была при мне, да и вообще я придерживался концепции «все свое ношу с собой», чтобы в случае чего не тратить времени на сборы. Да и вообще я, если можно так сказать, был легким на подъем, так что сразу пошел к нашим машинам. Там наш командир рылся в бардачке перед лицом брита. Я подошел ближе. Он, видимо, нашел, что искал, и передал бумажный пакет, похожий на авоську бриту. Он открыл и вытащил оттуда котлету, стал пересчитывать деньги, лежавшие в ней. Затем еще одну. И еще одну. Наконец, посчитав все, он кивнул и пошел к выходу, а наши тем временем грузились в тачки.
— Сколько там было? — спросил я командира.
— Пять тысяч. Все продается, все покупается.
«Доля на рыло уменьшилась в два раза. Обидно. Но зато мы сделаем то, что должны. Если бы потребуется, я заплатил бы больше». Моей решимости не было предела. Торговец людьми Дритан Лука должен быть убит и обоссан.
Проехав блок-посты англичан, снова, как и неделю назад, мы выдвинулись колонной по одному…
Часть 8. Косово Поле
Снова проделав тот же путь — Через Косово Поле, мы рванули на Приштину.
— Машины оставим на въезде в город, а затем я и двое со мной прогуляются узнать, где этот сучий потрох вообще есть. Со мной пойдут… Так… Барс!
— Я!
— И Егерь.
— Принял.
Кивнув уставшим, небритым и бледным от недосыпа лицом, командир уткнулся в приборную панель переднего сиденья и закемарил.
Машина переваливалась на кочках. Дороги, черт их подери, были не лучше наших, русских, а то и похуже.
— Да, — сказал я мысль вслух, — машину бросает не хуже, чем шлюху на члене.
— Эх, сейчас бы бабу, — мечтательно отозвался другой «доброволец», с позывным Сепар, потирая щетину.
— Да, неплохо бы. Я под Шатоем одну такую штучку порол — что она исполняет, прям цирк Дюсолей! Но самое забавное, что рядом валялись два подранка-выблядка этой бабы. Вот же черти — всю стену кровищей залили, пока в конвульсиях болтались.
— Зато сука орала… ай, блять, — ответил Егерь, бросая на пол сигарету, которая обожгла ему пальцы, и схватился обожженными пальцами за мочку уха.
Раздался жидкий смех.
— И сколько ей было? — спросил Барс с азартным блеском в глазах.
— Да лет 30, 33 не больше, — вспоминая ответил Сепар.
— А я вот как-то сорокалетнюю пер, — с достоинством уткнув руки в бока, сказал еще один из пассажиров.
— Ну и как? — поинтересовался я.
— Нормас, — ответил он довольно, — она была тренером юношеской сборной по бегу. Вся подтянутая, силикон где надо, — он показал руками жест, как будто обхватывал апельсины. Большие апельсины.
— А я только тридцатитрехлетнюю. Далеко мне до вас, титаны, — раздался ответ командира.
— Да нахуй оно надо. Давайте как приедем, на бухло скинемся.
— Моих шекелей только на стекломой хватит, — сказал Барс.
— Я вообще не пью, чтоб руки не тряслись. И вам не рекомендую, — вставил я свои пять копеек.
— Да хуйня…. ааа! — Барс полетел вниз с сиденья — машина резко тормознула.
— Чего случилось, шеф?
— У второй топливо кончилось. Дальше идем пешком. Зингер, на тебе общак. Лис, берешь патроны, распределяешь на всех. Пулеметы либо снять и забрать, либо привести в негодность. Егерь плюс два, займитесь этим.
— Есть!
Я закинул остатки бабла — тысяч пять бачей в утилитарку, когда Егерь хуярил прикладом эмки по дисплеям хаммера — видать, снять не вышло. Лис торопливо складывал из всех карманов, бардачка и из-под пассажирских сидений магазины и обоймы и скидывал их в рюкзак. Я вышел из машины.
Быстро построившись и распределив остатки патронов, мы потопали дальше.
«Кто же я такой?» — думал я, — «вроде как солдат. Но солдаты — вот они — нападут на одного, впрягутся все. А стану ли я впрягаться? Вряд ли. Видимо, я слишком долго был наемником. Но ведь исправиться не поздно!» Вы наверняка слышали про закон кармы — как ты к людям, так и люди к тебе. Я в это не верил. Да и в помощи людей не нуждался. Зачем тогда исправляться? Хмм. Правильный вопрос. Суть не в том, что люди будут мне помогать — срать я хотел на эту помощь. Но вот если скажут, что я — фуфло, вот это — я понял — мне не понравится. А вот если скажут что я уважаемый или достойный человек — то это уже совсем другой разговор. Бред? На первый взгляд да. Но смысл в том, что я делаю это для себя, а не для какого-то закона кармы, вот и все. Семь часов постоянной ходьбы, недосып, тяжелые рюкзаки и подходящая ночь, пахнувшая еще одним проебанным сеансом сна, постепенно сказывались на нас. Все больше проявлялась усталость — особенно заебались водилы, так как отдыхали меньше всех. Один из них (к которому после штурма аэропорта прилипла новая погремуха — Шумахер) упал прямо на марше. К нему подорвались два ближайших человека, стали поднимать его, хлопать по щекам, остальные словно зеваки-гражданские стали смотреть на это действие.
— Разбить сектора! — раздался злобный рык командира, — Оттаскивайте его в зеленку! Быстрее, бля! Шевелись, хромые, — подгонял он. Лично я очень хотел послать его, и в рост пойти, забив на все, но понимал, что нельзя — если авторитет командира подорвется, то все пойдет по пизде — у нас начнется анархия. Поэтому, стянув ебальник, я стал отходить в указанном командиром направлении, держа барретт наготове.
Шумахера уложили в тени дерева, вкололи ему витаминов, поставили греться воду для чая на таблетке сухого топлива, залили для него витаминный напиток и, когда он пришел в себя, стали отпаивать его им из фляги, а затем — горячим чаем с тройной дозой сахара. Он понемногу стал приходить в себя примерно через час-полтора. За это время мы успели поставить разогреть выпрошенную у солдатни еду — консервированную фасоль, сварить тушняк с гречкой в котелках. Были и сухпаи, но пока было решено есть то, что упаковано менее автономно, так как сухпаи представляли собой комплексную жратву в отличие от тушенки, которую просто так не поешь, хлеб вообще скоропортящийся — он уже начинал черстветь, а весило это все побольше тех же самых сухпаев — герметично упакованных, легких, хоть и не таких вкусных. Кто-то вкидывался — Егерь обмотал жгутом руку и бил по вене, кто-то прикладывался к «экстренной фляге» с согревающими напитками, часто очень крепкими.
С сумерками пришел и холод, и волей-неволей солдаты сдвигались к таблеткам. Проблема таблеток была в том, что горели они пусть и долго, хорошо отдавали тепло, но отдавали его точечно, так что как согреться от него, как от костра было нереально.
— Сука, как же холодно! — возмутился Егерь. Его лицо из-за героина было сходно с человеческим, но именно сходно — глаза расширились, брови сошлись «домиком», а лицо… бля, не знаю, что про это лицо сказать, но оно вызывало у меня отторжение.
— Да, пиздец, — согласился Сепар.
— Какого хуя тот мудак не разрешил развести костры? — продолжал Егерь.
— Успокойся, Егерь — сказал Лис.
— Ну а чо успокойся, — Егерь возмущенно махал руками, повысив голос, но голос был не нормальным — упоротым, только так я могу сказать, — он, значит, нам запрещай, а мы — молчи? — голос его чуть не срывался.
— Саня, ебальник стяни, — спокойно сказал Лис, вытянувшись, отчего он стал казаться выше, — и кончай уже дурью играться. Плохо кончишь.
— Слыш ты, товарищ комод, я столько прошел — и чечню, и хуйню, — в порыве наркотического гнева Егерь, видимо, забыл, что они прошли эту «хуйню» вместе.
— Лис, он прав, — сказал Ганс, — если не развести костры мы померзнем все к хуям.
— Померзнем — не сдохнем, — сказал я, ежась от холода.
— Так, бля, мне похуй, я за сушняком, — Егерь встал, пошатываясь, и ушел во тьму.
Очень скоро он вернулся с сухими ветками. Руки его были исцарапаны, как и лицо. «Видать, кустарник какой рядом». Егерь стал ломать ветки, и на звук хрустящего дерева оборачивались парни с соседних костров. Я не горел желанием вызывать внимание, но, похоже, никто не собирался ставить зарвавшегося наркомана на место, так что придется это сделать мне.
— Это что такое? — спросил я, — тебе кто приказ дал?
— Я сам себе его дал!
«56 статья неписанного устава любой страны — нельзя подрывать авторитет командира. Особенно публично»
— Оспорить хочешь? — продолжал он.
Я молча смотрел ему в глаза, стараясь найти хоть что-то человеческое. Он встал в победную позу.
— Ну вот и молчи! — он взял спички и стал складывать костер, затем поджог и стал его раздувать, прижавшись к земле. Едва пламя зажглось как следует, я схватил котелок, в котором кипела вода, и бросил его. «Бинго! Точно в цель!» Такой «костер» можно разжечь только огнеметом — щепа и береста промокла полностью, веткам тоже досталось кипящего душа. А самое приятное — то, что отскочив от земли, горячий котелок отлетел в щи Егерю. Остатки роты смотрели на выяснение отношений затаив дыхание. «Ну где же командир», — промелькнула нервозная мысль.
Упоротый Егерь тем временем лежал в той же позе лицом к уже мокрым веткам, смотря на последнюю надежду согреться, в последний миг бесследно исчезнувшую.
— Ты… — прошептал он, разрывая затянувшуюся паузу. Все это время я стоял спокойно, хотя возможность драться с наркоманом под кайфом меня не радовала и я очковал.
— Ты… — проговорил он громче, пошатываясь, вставая.
— Ты, мудак! — он наконец-то встал и повернулся ко мне, — нахуя? Нахуя ты это сделал?
— Был приказ, — отчеканил я с каменным лицом, — не разводить костры.
— АааааАаА.!! — издав крик неопределенной интонации, он бросился на меня. Я сделал пару шагов вперед, чтобы те, кто сидел рядом не мешались, да и чтобы их не задеть.
Егерь с широким, прямо-таки деревенским замахом буквально летел на меня. Вспомнив уроки рукопашки в ГРУ, я сделал подставку, по-боксерски закрывая лицо и скручивая корпус, подставив плечо. Удар пришелся в предплечье. Затем второй удар — апперкот, которого я не заметил, из-за того что наклонил голову, и его-то я и пропустил. Меня отшвырнуло назад, но я быстро сгруппировался и вышел в стойку через кувырок назад. В руке Егере слабо блеснул нож, отражая тусклый свет огня сухого спирта. Он снова бросился, широко замахиваясь пером. В этот раз я уклонился от пера, пропустив руку с ножом вперед, паралельно захватывая ее, смещаясь назад. Удар коленом в локоть — не сильный, просто чтоб расслабить кисть, и ударил по кисти. Нож упал в траву. Затем из смещения назад я сблизился с ним, схватив за руку и шиворот, повернулся и подставил ногу, придав ему дополнительно силы, помимо его собственной инерции для полета через ногу. Он упал, пролетев полметра. Только он начал вставать, я уже двигался к нему. За секунду — тот даже не опомнился — я схватил его за затылок и приложил коленом в лоб. Егерь свалился в нокаут. «Блять, бровь рассек». Сначала хотелось переебать по полной — в нос или в подбородок, но потом решил пожалеть — солдат с переломом не солдат.
— И что это за хуйня происходит?
Я обернулся. Из кустов, застегивая ширинку, выходил командир. Вслед за ним вышел еще один боец. «Ну все верно. По одному в толчок не ходят, а то с перерезанным горлом в куче говна лежать будешь»
— Какого, блять, хуя, мне даже посрать нормально нельзя?
-Этот мудак, — я ткнул пальцем в Егеря, — начал разводить костер. Я его потушил, а он бузить начал, пришлось успокоить.
— Успокоил, блять? Он не сдох там?
— Так точно.
Командир посмотрел на меня, потом на Егеря.
— Свяжите его, вдруг ночью проснется и по новой начнет. Отбой. Туши огонь.
Кто и по сколько стоит было распределено заранее, так что мусолить это по десять раз не надо было. Помявшись, я подошел к ближайшему дереву — ей оказалась ель — и лег спать. Вообще, именно ель самое «теплое» дерево — иголки образуют своеобразную шубу, сохраняющую воздух, а опавшие иголки создают мягкую подстилку.
Ночь прошла незаметно. Вколов утром водиле, уже пришедшему в себя, кофеина и витаминов, мы двинулись дальше, естественно, сбавив темп. Егерь, вместо того, чтобы как все, смотреть по сторонам, смотрел себе под ноги. Потом, спустя пол-часа марша, сбавил ход, и мы оказались с ним на одном уровне.
— Зингер… — он нерешительно заговорил со мной, — извини за вчерашнее. Нервы.
Конечно я все понимал. Нервы, дорога, голод, холод любого выведут из себя. Но, боюсь, проблема была не только в этом — больше всего, по моему мнению, на него повлиял героч.
— Только если перестанешь кидать дурь, — сказал я спокойно, — заодно и нервишки подлечишь. Я ведь не сказал командиру, что ты ширанулся.
Он встал как вкопанный.
— Я… постараюсь.
Под конец дня (шутка ли, восемь часов марша, без учета привалов, но все же) мы все же дошли до пригорода. Поскольку перспектива ночевать в лесу не радовала никого, то мы вошли в него, хоть и было уже затемно. На вооруженных эмками солдат во флоре и в горках настороженно смотрели все — и босняки с албанцами, и словене с сербами. Наконец нам удалось найти гостиницу — обойдя пол-города и собрав сотни испуганеых и подозрительных взглядов. Цены конечно были довольно высоки — по пять бачей с рыла. Но, поразмыслив, все-таки мы приняли это предложение.
Часть 9. Хорошее дело.
Я проснулся. «Наконец-то, наконец-то над головой потолок», -обрадовался я. Повернув голову набок, я увидел стул, на который вчера побросал одежду. Рядом с ним валялись еще два, пока еще спящих тела. «Видать совсем обомжели», — подумалось мне. Вчера, пока я ушел в душ, они еще сидели и играли в карты, но когда я вернулся (душ был один на весь этаж) они уже дрыхли. На полу. Обойдя их, два кресла-трансформера, я разложил диван и лег. Белья не было, да и заправлять его не было ни сил, ни желания.
«Как же мало надо для комфорта. Чистый сральник, более-менее удобная кровать и душ. И как же быстро дичает человек без этих вещей».
— Подъем, бля! — я несильно пнул ближайшее тело, надевая штаны от горки, — на завтрак пойдем.
— Хуявтрак, — зло ответил он, щурясь от света и натягивая покрывало, — дай поспать.
— В располаге так же говорить будешь?
— Ну еще пять минуут, — жалобно протянул он.
Пожав плечами, я стал спускаться, по пути встретил Лиса и командира. Поднял руку в знак приветствия. Они повторили мой жест в ответ.
— Вниз?
— Давай с нами, — последовал лаконичный ответ.
«Почему нет?»
— Так вот,- они продолжили свою беседу, — я порылся в телефонном справочнике и поспрашивал администратора, тупая блять пизда, — командир едва удержался от плевка на пыльный грязный ковер, — эта кочерга сказала, что наш клиент живет в двух кварталах отсюда, на улице Teuta дом 86.
Он сделал паузу, широко вдохнул и продолжил.
— Зингер, как народ?
— Дрыхнет без задних ног. Вставать отказывается.
— Хммм… — командир о чем-то задумался.
Спустившись, мы позавтракали овсянкой на воде и дешевым чаем (пачка по два-пятьдесят), конечно же без сахара.
— Есть тема, — оглянувшись, и припав на стол, сказал командир, — бабки поровну. Остальные не узнают.
«Бабки? Бабки это хорошо», — подумал я.
— Я в деле, — легко согласился я.
— У этого пидора по-любому много бабла. Но если мы поделим не на… сколько нас?
— Семнадцать.
— Не на семнадцать, а на троих, выйдет больше. Сечете?
— Остальным это вряд ли понравится, — сказал я, — да и по городу в камуфле втроем ходить такая себе затея.
— Согласен. Мне уходить нельзя. Вы двое пиздуйте, найдите какой-нибудь рынок и купите шмоток. Вечером пойдем.
— Ну такое… — сказал Лис, до этого момента молчавший. Он всегда был умнее, чем казался многим из младшего состава.
— Да ладно тебе, — сказал командир, пригубив спиртного из горлá фляги, — делов на пять минут. Зашли и вышли.
— Ну… — неуверенно сказал он, — погнали. Я в теме.
Гуляя по городу, мы искали торговые площади и наконец-то наткнулись на одну. Рынок напоминал ярмарки при НЭПе — такие же бедные продавцы, кругом попрошайки и беспризорники. Найдя ряд со шмотками мы стали затариваться — взяли спортивные кофты от абибас и штаны полуджинсового покроя с неярким рисунком. Как по мне, такое носить могут только бомжи, да и от безысходности.
Еще прогулявшись, мы затарились жратвой типа консервов — тут была популярна фасоль и горох. Мяса не было совсем. Взяв банок десять и расплатившись, мы ушли. По пути домой я вглядывался в лица — и сербов, и местного населения, и албанцев.
Ни одного счастливого лица — все хмурые, взгляды в землю. «Вот она ваша революция — получите и распишитесь! Нравится? За то у всех независимость». Если бы передо мной встал выбор между независимостью и вынужденным сотрудничеством, я, при всей своей индивидуальности, предпочел бы сотрудничество. «Ну, дебилы. Хуль тут еще рассуждать».
И тут я почувствовал, что, кажется, кто-то шарится у меня в кармане. Недумая, я дернул руку, пытаясь поймать ту фантомную руку. Сзади меня раздалось что-то вроде «оооох», а мои пальцы сжались на кисти вора. Я обернулся. «Воровки», поправился я. Это была девочка лет пятнадцати, невысокого роста со светлыми волосами и тщательно вырывавшаяся из моих пальцев. Её лицо (довольно приятное, должен сказать) было покрасневшим, а из глаз лились сдерживаемые слезы.
— Пусти!
Я смотрел на нее, а тем временем ко мне подошел какой-то мужик.
— Хеј, момак, ти си млад! Ова курва краде овде је трећи дан, имам све купце схооед!
— Чё? — спросил Лис.
— Руссе?
— Руссе, — сказал я ровным тоном.
— Цэ курва крадунка. Треций ден крадет всех, — начал он объяснять на плохом русском перемешанном с хохлятским, но мне, в общем, все было ясно, — покупателей распугала. Отдай мне.
— И что ты хочешь с ней делать?
— Розговать.
«Розговать это типа… выпороть чтоли? А хотя мне ли не похуй?» Я еще раз глянул на воровку. «Довольно мила».
— Эй! Хочешь заработать?
Она посмотрела на меня слезливыми глазами, упала на колени и стала что-то быстро тараторить так, что я ее не понял.
— Так заработать хочешь.
— Да, да! Молимо вас…
— Извини, мужик, она идет со мной.
Серб видимо расстроился, но виду не подал. А мы без приключений добрались до отеля.
Придя в гостиницу, я, держа мелкую за руку, двинулся в комнату командира, Лис двинул за мной. Я боялся, что наткнусь на кого-нибудь вроде Егеря или Ковбоя, которые будут рады выебать малолетку, а она мне еще для дела пригодится. Но мне не повезло. В тесном коридоре, прямо передо мной, открылась дверь, и из неё вышел Шумахер. Увидев девчонку, его глаза жадно сверкнули.
— Ооо, Зингер, кого это ты ведешь?
— Твое какое дело? — задал я вопрос, не сбавляя ходу.
— Стоять! — попытался он приказать мне, — давай напополам?
— Она тут не для этого, — ровным тоном сказал я.
— Да? — протянул он, — давай сюда девчонку! — Шумахер лязгнул затвором ПМа.
— Убери ствол, — вмешался наконец Лис.
— Завали ебальник, Ланевский хуй. Девчонку сюда, — Шумахер начал злиться.
Девочка сначала раскисла и почти сразу заревела.
— Заткнись и иди сюда, — ствол пистолета смотрел на меня.
«Не люблю я такой плотный контакт. Мне с винтовкой по кайфу лежать», — почему-то вдруг подумал я.
— Не дури, — подняв руки, я сделал пол-шага к нему, — успокойся!
Ствол пистолета мгновенно уткнулось мне в грудь.
— Не кома… — хотел сказать утырок, но внезапно открылась дверь, и из соседней комнаты (видать на детский плач и русский мат) выглянула старушечья голова.
— Ну хто ж так с чадом обращаеца… — с сербским акцентом начала она. Только начала. Но этого хватило — Шумахер отвлекся. «Сейчас!» — промелькнула мысль. Я схватил его ПМ, правая легла на затвор, а левой отжал курок вниз. «Сука, не дай бог палец со скользнет. Пизда мне тогда», — лихорадочно роились мысли. Я толкнул правую вперед, уводя её вместе с затвором назад. Мгновение спустя затвор был уже в моей руке, НО отдельно от пистолета. И этот затвор вместе с рукой продолжил движение прямо в нос оборачивающемуся обратно Шумахеру.
— Уауу.. — растерянно выдохнул Шумахер.
«Ннна еще». Я поднял ногу и с рывком вперед ударом колена в пах сбил его с ног.
— Лежать, тварь, — сказал Лис, глядя на падающее тело.
— Ходу! — я схватил мелкую, все еще ревевшую, и под неодобрительные крики бабки, мы рванули в командирскую комнату. Лис — мстительное создание — во время бега успел пнуть по лицу аки футболист по мячу лежащее тело. Забежав, мы встретили там командира (а где ему еще быть?).
— И что это за хуйня? — спросил он.
Я сбивчиво поведал о том, что случилось в коридоре.
— Зингер, — переводя дыхание после забега спросил Лис, — а на кой хуй, — снова, жадно хватая кислород, взял паузу он, — ты ее взял?
Ни говоря ни слова, я стал снимать верх горки, оставшись в тельняшке. Девчонка опять приготовилась плакать — видимо, решила, что без ебли не обойдется.
— Постираться надо бы, — сказал я, расшнуровывая ботинки, — а самому мне в падлу, — «ага, конечно», — подумал я про себя.
— Ты больной блять.
— Нет, ну он не дебил?
— Он дебил.
— Да успокойтесь!
— Нет, блять, он мудак, а не дебил, — перешептывались три мужика, сидя на диване в майках и несвежих труханах, потягивая пиво и закусывая сухариками.
— Да успокойтесь! Как будто она ваши комки не стирает, — поставил я на место двух противников.
— А чем ты думал, ведя пиздючку на дом к наемникам? Как мы её выводить будем? Там полюбас уже толпа стоит, — нервничал Лис.
— Ну так иди и разгони, — флегматично ответил командир, потягивая пивко.
Лис косо посмотрел на него.
— Я похож на суицидника? — ответил он.
— Ладно, бля, пошли со мной, — командир поднялся, — Зингер!
— Я! — отозвался я.
— Считай это платой за стирку, — он почти ушел, как обернулся, — и да, пусть потом труханы постирает, а то мои, — он показал руками на серые мешковатые семейники, — совсем пиздец, бегать невозможно — ноги натирают.
— Принял.
Я вытянул ноги, положив их на столик, стоявший перед диваном. Где-то за спиной шумела вода и старалась, отмывая месячную грязь с жесткой ткани горок, ставшей еще жестче от грязи: шпик, неудачно капнувший с галеты, подлива с соевого мяса, пятно от кофе — всего понемногу. Я снова поднял бутылку, полюбовался преломляющимися в пиве лучами закатного солнца, как будто пил какой-нибудь коньяк или виски. Но нет, это было просто пиво, две бутылки за доллар. «Слава зеленому богу! За валюту, которую примут в любой жопе мира — боже, благослови Пиндосию!»
Не знаю, сказал бы я это сидя в своей квартире на маршала Берзарина, но сейчас я с этим был согласен. Пиво было хорошее, так что отчего бы не поблагодарить «спонсоров» сегодняшнего вечера? Ах да… Замотавшись, я забыл, что пути назад-то мне и нет. Только я объявлюсь, как меня примут люди того упыря, на которого я работал.
Я сделал еще один глоток. Обернулся. Мелкая прачка, низко наклонившись, так, что платьице открывало вид только чуть ниже коленок, отстирывала флорку Лиса. «А не засадить ли ей? По-любому тут и албанцы, и амеры шныряют, и все бабы одинаково дырявые».
Вдруг меня чем-то обожгло. Секунду спустя, я понял чем — совестью. «Ну албанцы и янки такие, а ты чем от них отличаешься, если поступишь так же? Девчонка и так натерпелась, раз в воровки подалась»
Я присел на диван, упер локти в колени и схватился за голову.
— Аааархг, — выдался нечленораздельный звук отчаяния. «Блять, пиздец, педофилом чуть не стал». Я начал сжимать пальцами голову — инстинкт или еще какая-то хуйня подсказывала, что так станет легче. Не стало. «Ладно, хуй с ней. Отведу до дома и дам консервов — у нас с с печенью трески валяется три банки, так их никто не жрет. А ребенку рыба полезна».
— Господин, — послышался тонкий голос. Я обернулся, — я закончила.
— Посидишь тут. Повесь сушиться.
Я накинул взятый из ванной халат (странно, что он вообще тут был, и вдвойне странно что предприимчивый Лис еще не спиздил его. Видимо, не заметил), и вышел наружу.
— О, вон он! — крикнул кто-то, тыкая пальцем в меня.
Я осмотрелся. Толпу из пяти наемников сдерживали два мужика в майках и семейниках, походившие на «Джентельменов удачи» на пробежке.
— Где бабу спрятал?
— Где пизда? Я месяц бабу не ебал!
— Давай бабу на пятерых! Дрочить заебло!
— Ебать ты вовремя вышел!
«Сколько людей. И все мной недовольны». Но я решил попробовать применить к ним свое главное оружие — совесть.
— Вы собрались ебать эту пизду? Серьезно? Ей же всего пятнадцать… — я вдохновился, словно Платон, спорящий с Аристотелем, но мой запал был подрезан накорню.
— Пятнадцать? — спросил кто-то недоверчиво.
— Ковбой, а хули ты не сказал, пиздабол?
— Да они тут все одинаково поебаны!
— Не, братиш. Пошли. Щас ты пизды получишь.
Похоже, театр боевых действий перенесся. Я вздохнул спокойно.
Лица. Опять суровые лица. Покосившиеся дома. Я веду мелкую за руку, точнее она ведет меня к своему дому, а я иду за ней. Зачем? Не знаю. Видать, крепко меня совестью припечатало. Бывает. Главное, в приступе гуманизма не наделать лишнего, так что я даже немного подстраховался — денег почти не взял всего два доллара, тушняки взял те, что мне дал Лис, а этот жмотяра дал две самые поебанные банки. Впрочем, я с ним потом, через два дня, когда отойду от филантропического шока, скажу ему спасибо, я уверен.
А пока я шел по улице, держа маленькую ручку в своей широкой ладони. Поворот. Снова поворот. Трущобы все беднее и беднее. Поворот. Наконец девчонка подошла к покосившемуся, подгнившему штакетнику, открыла калитку. На участке через штакетник я увидел женщину, копающуюся в огороде, в грязном — как моя горка до стирки — платье. Увидев мать, дочь бросилась к ней, но мать встретила её злым взглядом, и начала ее отчитывать на всю улицу на своем наречии, так что я не понимал ничего. Помявшись немного (минуты две), пока мать ругала мелкую, а та пыталась ей возражать, я заебался, и, оставив банки тушняка, повернулся и пошел. Пройдя метров сто, я услышал из-за спины шепелявое (как и все местные):
— Эй, солдат!
Я повернулся. Мать дочки шла за мной быстрым шагом. «Дождусь, когда сама подойдет. Не царское это дело»
— Солдат, — обратилась она ко мне, когда расстояние стало относительно небольшим — метров двадцать, — спасибо за то, что защитил мою дочь. Позволь угостить тебя, чем Бог послал. Я хочу отблагодарить тебя.
Мне в тот момент показалось, что в её глазах в тот момент блеслнула блядская искорка, но сразу потухла. «А чё нет-то? Пожрать это мы все горазды» — промелькнула мысль, тем более, что решительно не хотел возвращаться в хостел, к ожидавшему меня срачу с Ковбоем.
В доме царило уныние и бедность. Ковры не стирали со времен Тито, а печь топилась крайне редко — в основном еда готовилась на более экономной буржуйке. Там сейчас кипела кастрюля с чем-то аппетитным, судя по запаху — гречкой. «Ммм, гречка с тушняком. Заебись! Как в одном анекдоте — а жизнь-то налаживается». Пока варилась каша, ко мне подсела мать с бутылью самогона, видать собственного производства, а дочь куда-то исчезла. То ли опять на рынок убежала воровать, то ли мать ее отправила перекапывать огород в наказание. Впрочем, меня это уже волновало мало. Разлив по эмалированным кружкам эпохи Варшавского блока, мы выпили мутной жидкости, отдававшей сивухой за километр. Я был решительно против, поэтому лишь немного пригубил, дабы не обидеть хозяйку. Хозяйка тем временем сняла кашу с огня и разложила по тарелкам.
— Спасибо, солдат, — сказала она, — теперь у нас есть и мясо в доме.
— Рад был помочь, — сказал я первое, что пришло в голову. «Блять, что за бред несу. Надо съебываться, пока она меня не напоила и я не понаобещал ей все из роты вынести в пьяном угаре».
— Пей еще солдат, — она ко мне прильнула, подливая самогон, — отдохни. Расслабься.
«А ебись оно все конем». Я выпил залпом все, что было в стакане. Алкоголь и сивуха ударили в голову мгновенно.
Уже не помню как, мы переместились на кровать. Не скажу, что она была десять из десяти, но, как человеку не пресыщенному — два месяца (учебка, переброска и прочая хуйня) без бабы дали о себе знать. Немного целлюлитная жопа, грудь второй плюс размер, небольшой жирок на животе — постоянная работа давала о себе знать, но все равно охренеть моделью я б её не назвал, хотя давно ебля мне не доставляла такого кайфа — баба визжала так, что было слышно на весь район, поэтому я намотал её волосы на руку и прижал её голову к подушке — громкие крики сменились на редкие всхлипывания. Кончив прямо в нее (мне-то похуй, завтра меня тут уже не будет), я упал прямо на неё, больно ущипнув за булку, и прямо так лег спать.
Проснулся я от звука копошения. Приоткрыл глаза — голая баба рылась в карманах моей горки, матерясь в пол-голоса. Я усмехнулся. Все, что она там могла найти, это два рубля зеленью, которые я и так хотел отдать, только забыл вчера. Решив не мешать, я закрыл глаза. Еще немного покопошившись, и, видимо, найдя те деньги, она убрала их, и легла обратно, обняв меня своим голым телом.
Часть 10. Teuta , 86
Смеркалось. Прошло часов восемь с того момента, как я, довольный как слон, вернулся в ночлежку. Все это время мы готовились к вылазке — точили ножи, изучали карту, и возможные пути отступления, чистили пистолеты и привыкали к новой одежде.
— Ну что, двинули? — спросил командир.
— Посидим на дорожку? — спросил лениво Лис. Традиция у него блять.
— Какую нахуй дорожку? Часы сверили и пошли, — ввел я свою привычку.
— Двадцать-ноль семь, — сказал кэп, пристально смотря на свои часы марки «Ракета».
— Так, сейчас поправлю. Мои на минуту спешат, — сказал я. На самом деле, это его отстают. Я свои ходил сверять аж к Кремлю — ну такой вот я перфекционист. Две вещи должны быть в идеальном порядке — ствол и часы. Остальное наладится.
Под покровом ночи три тени, словно призраки или ассасины, крались во тьме. В голове что-то стучало, тихо шептал голос: «… пустота холодна…», «…я не буду служить тебе вечно». Мля, да я ощущал себя ассасином на самом деле, я им был! Готовый исчезнуть и тут же появиться в другой точке где-нибудь за стеной дабы покарать неугодного и тут же отступить в тень.
— Так, бля, — тихо шептал главный, — не проебать поворот, не проебать поворот…
Еще пять минут — и мы на месте. Не богатый, но приличный дом. Названия улицы нет, но номер дома тот, что нам нужен — 86. А в том, что улица наша я не сомневаюсь, так как верю в командира как ни в кого другого (кроме своей винтовки конечно, но это хуй с ним).
— Подсади! — попросил командир, махнув рукой на забор, — все равно ты на стреме!
— Принял, — сказал, припадая спиной к забору и становясь на колено Лис. Параллельно он сложил руки в замок, — первый пошел!
Наш лидер разбежался, встал на подставленные ладони, оттолкнулся от них, а Лис в свою очередь подтолкнул прыгающего командира. Он перемахнул через забор и неслышно приземлился, перекувырнувшись. «Вот уж кто действительно лис», — подумал я.
— Второй!
Я повторил ранее произошедшее — разбежался, оттолкнулся, приземлился. Правда, не так удачно, но хуй с ним.
— Достаем стволы! — прошептал командир. Я вытащил ПМ из внутреннего кармана. Мы, направив стволы на окно и дверь, медленно и тихо подходили к дому, прикрывая друг друга.
Дверь открылась.
— Приготовься действовать быстро! — услышал я резкий шепот.
Из двери вышел ребенок, и, встав к нам спиной, стал ссать прямо с крыльца. «Не, бля, че-то тут не так», — возникла навязчивая мысль. «Так или иначе, постараюсь действовать мягче, если что — наломать дров всегда успеем».
Мы стали тихо подходить к ребенку. Лично я верил в то, что его можно вообще не убивать, а просто оглушить. Но вот струя, пары которой хорошо были видны в приглушенном лунном свете, потухла, я понял, что надо действовать и стал судорожно обдумывать план. В голове нарисовались три варианта: выстрелить — для Косова поля это хуйня. Подумаешь, опять кто-то кого-то гасит. Ничего нового. Главное — не высовываться, а то и сам получишь маслину. Минусы — громко. Можно переполошить хозяев. Второе — бросить пистолет. «Бля, какая хуйня в бошку лезет», — подумал я. Так, третье — спрятаться. Но спрятаться мы не успеваем. «Вперед!»
В три звериных скачка я преодолел десять метров, забрался на крыльцо, но не успел — ребенок повернулся. Он вскрикнул ровно в тот момент, когда моя рука ложилась ему на лицо. Раздался короткий вскрик, и тут же прервался — я крепко схватил его рот. Но поздно — внутри началось копошение.
— Внутрь! — услышал я приказ. Кэп уже вбегал вовнутрь, смачно переебав кому-то рукоятью по ебалу, вызвав порцию женских визгов, а я тем временем вырубил мальца — несильно ткнул под ребра, и он заткнулся. «Крысы первые бегут с тонущего корабля», — подумалось мне. Я обернулся. «Ну так и есть». На полу с рассеченным хлебальником лежала в отключке баба лет тридцатипяти. Я поймал взгляд командира. «Дальше», — жестом показал он. Держа ствол наготове, я двинулся дальше. Внезапно на меня из тьмы вынырнул детина с дубиной. Он материализовался из ниоткуда! Как эта чертова тварь смогла так спрятаться? Впрочем, неважно. Его дубина с замахом летела мне в висок. Я попытался закрыться рукой, отступая назад, и дубина попала по левой руке с пистолетом. Пистолет вылетел из неё, ударившись об стену, а кэп бросился в рукопашку, быстро перейдя в партер. Я хотел помочь ему, но дальше в комнате я отчетливо слышал звуки копошения.
— Быстрей туда! Уйдут! — услышал я приказ. Я двинул дальше.
Войдя в комнату, я снова выставив ствол на изготовку и двинулся во тьму. Войдя в комнату, я увидел мужика/деда, стоящего на коленях.
— Не пуцајте! Поштеди!
— Где Дритан Лука?
— Тут такого нет! — поняв, что можно говорить по-русски, он немного расслабился.
— Я справшиваю, где Дритан Лука?
— Нету таких!
«Ну, сука, доигрался», — зло подумал я. Положив ПМ, я схватил его за плечо и ударил в лицо. Еще раз. И еще. Бровь хозяина дома обильно источала кровь. Он попытался взбрыкнуться, но не получалось — я сел на него, больно прижав коленями руки к полу.
— Где Дритан Лука, тварь?
И тут до меня дошло. Это он и есть. «Ну все, сучий потрох. Пизда тебе». Я достал нож, медленно поднес к его лицу.
— Батько! Не трожь батько! — донеслось из шкафа. Тело подо мной дернулось, но я сдержал его порыв. Из-за спины, где, собственно, и располагался вышеупомянутый шкаф, на меня набросился ребенок, схватил за шею и стал молотить кулачком, но, конечно же, бесполезно. «Надо же! Такой мелкий, а яйца уже есть», — восхитился я. Схватив его за ухо, я вытащил, поставив перед собой, затем стал опускать ухо вниз, чтобы он упал.
— Аай! — в слезах, падая, вскрикнул он.
— Не трожь! Пожалуйста, — плача, взмолился его отец.
— Зингер! Зингер, стой! — донесся сзади голос Лиса и топот шагов.
— Чего тебе, — я недовольно обернулся. Меня отрывали от мести, от, так сказать, искупления за все мои грехи, которые я совершил, будучи киллером. Я очень хотел пришить того ублюдка, что лежал подо мной и облегчить жизнь многим, тем самым, возможно, искупив свою вину.
— Мы перепутали дом!
Я облегченно вздохнул — детей убивать не придется.
Лис вбежал в комнату.
— Извините за беспокойство.
Убедившись, что хозяин буянить не будет, я встал. Потрепал мальца по голове, но он зло столкнул мою руку. «Что ж. Ничего удивительного». Далее мы разняли кэпа и детину, а в качестве извинения нам пришлось оставить немного денег — по пятере бакинских рублей с рыла. «Ну, все могла быть и хуже», — подумал я.
Мы вышли с той гребанной улицы, пошли обратно. Ну как так можно было обосраться?
— Вот он, тот ёбанный поворот! — показал пальцем Лис, — как мы его проебали-то?
— Да хуй его знает, — зло сказал командир, — Ладно, проехали, — он махнул рукой, — Пошли.
Мы двинули по проебанной улице, и скоро дошли до того дома, что нам нужен был. Как мы это поняли? Ну, очень просто. Во-первых, дом сильно выделялся среди местных халуп — был построен высокий кирпичный забор — метра два, красивые металлические ворота, рядом стояла будка охраны. И, во-вторых, будто в насмешку, на углу забора висела надпись: Teuta str., 86.
«Ну, тут уж не ошибешься».
— Как действовать будем? — спросил я, — какие варианты?
— Вариантов, — задумчиво подперев подбородок, сказал командир, — два. Либо по-тихому перелезем через забор. Но тогда у нас остается за спиной блок-пост охраны. Да и что внутри, мы не знаем. Второй вариант — как учили Рейнор и Тайкус. Входим через параный вход, внутри не стесняемся, делаем то, что надо, выходим так же через парадный.
— Ну, как по мне, для второго нужны гранаты, — заметил я, — поэтому вариант очевиден.
— Неправда. Я взял с собой гранаты, — «вот же запасливый», — удивился я, — так что решение все равно за вами, командир.
— Оставлять такое количество противников в тылу опасно. Будем входить через ворота. План такой. Лис, ты самый легкий. Мы тебя подсаживаем на забор, ты перелезаешь, открываешь нам ворота. Мы займемся охраной — я кидаю гранату, потом добиваем всех, кто остался. Сразу после этого проскакиваем вовнутрь и проводим зачистку. Зингер, — обратился он ко мне, — гасим ВСЕХ.
— Принял.
— Лис, все ясно?
— Так точно, — ответил он.
Мы зашли за угол так, чтобы нас не было видно из будки охраны и стали подсаживать Лиса. Он залез на забор и сразу вскинул ПМ. Спустя секунду раздался выстрел, вскрик откуда-то изнутри периметра, а Лис спрыгнул с забора. Внутри завязалась перестрелка.
— Бегом! — командир достал гранату, и, выбегая из-за угла, метнул ее в окно будки, из которой выбегал охранник со снаряженным калашом на звуки стрельбы.
Взрыв!
Я едва успел занырнуть обратно в угол, как взорвалась граната. Выглянув, я увидел, как дергается в судорогах хрипящее тело. Вся кожа почернела от взрыва, ноги все были в крови и осколках. Второй охранник, выходивший вслед за ним, не получил должную долю осколков, но её с лихвой заменило стекло, установленное в будке и разлетевшееся на осколки от взрыва. Прямо из шеи у него торчали три здоровых — сантиметра по три, куска стекла.
Я подбежал к двери, дергая за ручку, но перестрелка внутри еще не стихла. Кэп тем временем залез в будку и забрал калаш у покойного охранника.
— Закрыто? — спросил он меня.
— Да, — кивнул я с сожалением.
И тут меня осенило. «Если они вышли из будки, значит они знали как зайти. Если дверь закрыта, значит у них ключ. Скорее всего ключ у первого»
Я стал рыться в его карманах, и вскоре нашел то, что искал — связку ключей. Посмотрев на скважину, я сразу отбросил пару ключей, а из оставшихся трех выбрал более-менее средний. Вставил. Он не вошел. «Нужен меньше». Я взял другой и вставил. Он вошел. Я повернул — дверь приоткрылась, и моему взору представились трое охранников с пм, что загоняли Лиса к углу — двое двигались, один прикрывал. На меня они не обратили внимания.
— Гранату! — сказал я резко. И она не заставила себя ждать — перелетела через забор. Взрыв. Я взял калаш охранника-ключника и осмотрел. «Вроде ниче такой. Надеюсь, не ебанет», — оценил я его состояние. Внешних повреждений, кроме осколка в цевье, крови на ствольной коробке и трещины в деревянном прикладе хуй знает откуда (но судя по всему трещина старая, так что бояться нечего) — ничего критичного. ПМ я убрал в поясную кобуру.
Пока я прибарахлился, командир через дверь оценил ситуацию во дворе.
— Чисто. Три минус.
Я проверил калаш на наличие патрона в патроннике, и, убедившись, что все в порядке вошел во двор вслед за командиром.
— Лис! Лесное уебище! Выходи, свои, — негромко сказал я, но так, чтобы он услышал. Ноль реакции. Я забеспокоился и пошел было туда, откуда он отстреливался, но он вышел сам. Держась за стену, но вышел — с раной в живот.
— Парни, все нормально, — сказал он.
Командир смерил его оценивающим взглядом и сказал:
— Ждешь тут.
Лис кивнул, но в его движении чувствовалась слабость. Я отвернулся и пошел с командиром ко входу — это была красивая дверь из красного дерева на медных петлях, один вид которых заставлял меня чувствовать себя оборванцем с Выхино. Сделано красиво и со вкусом, вот только тонкая эстетика богатой жизни разобьется о жестокую реальность военного времени.
Мы одновременно встали к двери и приготовились выносить.
— Насчет три. Раз, — начал командир вести отсчет, — Два. Три.
Синхронно ударив плечами в дверь мы сорвали ее с петель. Дерево жалобно скрипнуло, падая вниз. Мы вскинули автоматы и двинулись вперед, в пустой коридор. На нашем пути встала первая комната — видимо, гостевая или что-то вроде террасы.
— Крест! — назвал маневр командир. Это значит, что один проверяет комнату, а другой прикрывает коридор.
— Центр! — сказал я, выставив ствол в коридор.
Командир быстро глянул в центр комнаты.
— Чисто.
— Угол!
Он повторил свои действия, заглянув немного глубже.
— Чисто!
Часть 11. Дритан Лука.
Первый этаж был чист. «Значит, все враги народа попрятались сверху». Так же, встав двойкой, мы двинулись вперед, к лестнице. Я шел спереди, командир сзади, положив мне левую руку на плечо. Выйдя обратно в коридор, мы вернулись лестнице. Она начиналась почти у входа и вела на второй этаж, поднимаясь до высокого потолка. Мы выходили к ней боком, грубо говоря, наше движение было паралельно направлению лестницы и мы не видели, что там. Внезапно половица сверху скрипнула. Кэп сразу вскинул калаш, целясь в вероятного противника сверху. Но мы напрягались зря. Раздался детский плач.
— Не пушайте, — умоляюще попросил детский голос, — просjмо!
«Ага, конечно», — зло подумал я. Не, ну как же охренели! Вот так вот отпускать ребенка, мол, вы ОБЯЗАНЫ не трогать ребенка. Это же РЕБЕНОК. Я конечно сомневаюсь, что он знал, откуда у его отца ьакие бабки, но меня это мало волновало. На зло родителю этого малолетнего идиота я хотел пришить его. Невольно я сравнил его и другого ребенка, того, что по-умному спрятался в шкафу, чтобы переждать опасность и не палиться так по-тупому, и с другой стороны, когда его отцу стала угрожать опасность, он попытался его защитить. Вот это вызывало уважение. А это что? Какой-то трусливый крысеныш…
Я решительно двинулся вперед, не забывая смотреть по сторонам, держа калаш наготове. Командир же держал верх. Я все ближе подходил к основанию лестницы, вот уже скоро моя голова дожна поравняться со ступеньками… Выстрел!
Я сразу присел. Определить направление, откуда стреляли было несложно — с лестницы. «Вот гаденыш. Хотел по-хитрому, а нервишки не выдержали. Ну, сейчас ты получишь». Я двинулся к основанию лестницы на корточках чтобы пройти как можно дальше. Выйдя на тот уровень, где ступеньки были примерно на уровне моего бедра, я повернулся на предполагаемого противника и резко встал. Он не успел ничего осознать, и держал ППШ (им еще пользуются?) На том уровне, где я чуть не вылез в прошлый раз. Я выстрелил. Еще. И еще. Три пули попали точно в цель. Он упал, ППШ выпал из его рук. Так же, как и раньше, прикрывая друг друга, мы поднялись на лестницу и я осмотрел тело. «Вроде живой», — оценил я его состояние. Два попадания в живот, одно в левое плечо — в третий раз ствол увело отдачей. «Не, ну такие уебки не должны жить. Он, конечно, ребенок, но я в благородство играть не буду, мля». Я немного отошел назад, зная о том, как широко может разлететься внутренний мир человека при контрольном. Вон, американский снайпер, у которого я отжал барретт — отличный пример. Отойдя на пол-шага назад, я навел ствол ему на голову и выстрелил. Серые (и не очень) ошметки разлетелись на четверть метра, а в голове появилось одной дыркой больше — пуля попала в щеку, совсем рядом с носом, отчего тот снесло в другую сторону набок. Командир кивнул, одобряя мои действия.
Мы поднялись на следущий этаж. Заглянув туда, я увидел большое помещение — комнату с бильярдным столом, а из нее выходили две двери. «В какой же прячутся наши клиенты? Попахивает задачей про два стула». Сходство усиливалось еще и тем, что граната осталась всего одна, и права на ошибку, если вдруг что, не было. Аккуратно, стараясь не шуметь, мы двинулись вперед по стеночке, вскинув калаши. Я подошел к первой двери, приготовился открывать ее.
— Готов, — прошептал командир.
— Крест, — ответил так же тихо я и открыл, сразу приготовившись встречать противника с другого направления, — центр!
— КОНТАКТ! — проорал кэп, заныривая обратно и вытаскивая гранату. По двери раздалось два громких стука и она чуть не слетела с петель. Кэп начал вытаскивать чеку из гранаты. «Стоп. Стоп, стоп, стоп! Нам же еще надо выбить у него инфу, где бабки! Он же сейчас от него мокрого места не оставит!»
Я попытался остановить руку командира.
— Ты чё творишь? — нервно спросил он меня.
— Спасаю пидора того! Как мы бабки достанем, если ты его взровешь сейчас?
Командир приулыбнулся, но я уверен, будь обстановка менее нервной, он бы заржал как конь. Он разжал руку и показал мне металлический цилиндр, диаметром сантиметра два-три с кольцом и предохранителем.
— Это светошумовая. Ворвемся и пизда им.
«Ай да Лис, ай да молодец! Пока все разбирали бабки и стволы с убитых амеров, он, проныра, залез на склад и спиздил шумовуху!» Я мысленно снял шляпу перед ним. «Надеюсь, он там еще не отбросил копыта»
— Готов?
Такой маневр я осуществлял впервые, поэтому сильно волновался.
— Твой правый, мой левый.
— Принял. Пять… — вдруг для меня медленно потекло время, словно карамель — медленно, неконтролируемо. Я успел ощутить пот на ладошках, перхоть в волосах и зуд на правой булке, захотелось смертельно почесать её. Я вдруг понял что это всё. Конец. После таких долгих мытарств наконец будет сделано то, ради чего погибло столько людей, то, к чему я стремился так долго. А что будет дальше? — … Четыре. Три… — А может попробовать веруться домой, в Россию? Податься снова в армейку? Да не, ну нахуй. С такими бабками, как у меня, там делать нехуй. Вообще, армия — удел бомжей, у которых нет другого способа заработать, или идейных идиотов. Вот я — идиот. Но я действительно не жалею о тех годах, что прослужил в ГРУ, несмотря на то, что платили там копейки. Но в армейке меня могут отправить на смерть, а пока у меня есть деньги, есть смысл жить. Вообще, как по мне, в условиях современной жизни есть два смысла жизни: заработать деньги и потратить их. Это как замкнутый круг. Бедняки с низов поднимаются, ведомые неизвестной силой, прорываясь сквозь тернии к звездам, к славе. И богачи. Их цель наоборот потратить деньги, максимально вложив их в свой комфорт и в то, чтоб заработать еще денег. Вот такой порочный круг. — …Два… — А к кому отношусь я? У меня на счетах раскидано под пол-лимона — все, сколько не успел проебать, пока был на гражданке. А сейчас? Сейчас я ходу в одной горке, в одних труханах месяц, из имущества — то, что в рюкзаке. Тогда моя жизнь оберегалась конституцией (понятно, что все на нее болт клали, но чисто теоретически), законами… А тут? Тут моя жизнь стоит столько, я готов её защищать. Бред? Наверняка я потом скажу, что бред. А пока это кажется мне самой светлой философией, и вы меня не переубедите. Имея в кармане то, что получил сам, защищая свою жизнь, чтобы её не отняли другие, и вообще когда тебя, как волка, ноги кормят тяжело иметь другую философию. — …Один… — Мирная жизнь — теория, а военная — практика. В мирной жизни важно знание законов, правил, короче — теории. В военное время — нет. Конечно, есть определенные нормы, типа «не кидать своих», «не ебать детей» хотя бы по возможности, иначе тебя свои же завалят. Проще говоря, твоя жизнь зависит от твоих поступков. А на гражданке? Быть офисным планктоном, ради повышения подсиживая своих же коллег? В этом смысле в зоне БД проще — ты за своих, и свои за тебя. Исключения…
— Граната!
Залетев в открытую дверь, граната пару раз стукнула об пол. Послышались маты (что характерно, на русском), но я их не расслышал, так как закрыл уши, чтобы сберечь их. Раздался громкий хлопок. Мы сразу оторвали руки от ушей и двойкой ввалились в комнату. Мы думали, что раз выстрелов было два, значит и человека тут два. Но это было ошибкой — тут был один человек, мужчина, лет сорока, темноволосый, растиравший глаза одной рукой, с кровоточащими ушами и истошно орущий. Почему? Мы расчитывали, что противников тут двое, и поэтому готовились стрелять оба — и я, и кэп. Вот и получилось, что получил уебок по пуле в голень от меня и в плечо от кэпа. Рядом валялся ПМ с глушителем. Пули 7.62 сделали с его рукой, не растиравшей глаз, что-то невероятное — она повисла как плеть, из нее сочилась кровь. Не фонтанировала, но текла довольно обильно. Кэп подскочил к нему и стал снимать с него ремень, и затем перевязывать ему руку.
— Сходи проверь вторую комнату!
— Принял!
В его просьбе был резон — если здесь был выблядок, то и его шлюха-мать где-то тут тоже ошивалась, а единственное место, где она могла быть, это либо шкаф этой комнаты — огромный, дубовый, окрашенный черным лаком, платьяной шкаф. Повернувшись, я уже сделал пару шагов, как вдруг мне в голову пришла странная мысль по поводу этого шкафа. «А чем черт не шутит? В нашем деле удача — последнее, на что стоит расчитывать». Я подошел к шкафу, выжидая, прислушался.
— Ты че делаешь, Зингер? — спросил меня командир, недовольный невыполнением приказа. Вместо ответа я поднял в его сторону развернутую ладонь, призывая к молчанию. Из шкафа не доносилось ни звука. Я уже хотел повернуться и уйти, но мои уши уловили шорох. Тихий, незаметный, но с головой выдающие его автора. «Станешь ли ты дарителем жизни, или же пожнешь её?» — пришли на ум слова, непонятно откуда. Идея оставить жизнь тому, кто был внутри (если мне не показалось) была сомнительна, по нескольким пунктам. Во-первых, оставлять командира один на один с противником, не поставив его известность было чревато. Либо получит пизды командир, либо я, за то, что не предупредил его об этом. И во-вторых, этого человека можно использовать как объект давления на торговца запчастями, так что выбор абсолютно дурацкий.
Я ударил ногой в дверь, сбив одну из дверей с петель. Ударил еще — на этот раз нога попала в тело, раздался короткий вскрик. Я засунул руку внутрь шкафа, заполненного бабскими шмотками настолько, что видно не было ничего. Нащупав голову, я схватил ее за длинные волосы и рванул на себя. Послышалась ругань женским голосом.. Ну как женским? У нас в подъезде была одна такая женщина. Постоянно на картанах сидела, голос грубый от большого количества сигаретного дыма и кончи, обильно попадавшей в горло той гопницы, матерившийся так, что даже я, человек служивший в армии по контракту, охуевал от её словарного запаса. Посылая всех далеко и надолго она не боялась даже ментов, один раз отпиздив участкового лет двадцати.
Гопница югославского розлива, в отличие от своей русской сестры по разуму, оказалась не такой крутой, поэтому, как только эта бабища вынырнула, она попыталась сбежать, но я держал её волосы, поэтому попытка побега сорвалась, и она бросилась на колени, прося о чем-то на неизвестном мне языке, но с кавказким акцентом.
— Нихуя себе! — удивился кэп, — Ты кто будешь, тварь?
Баба сразу перешла на русский.
— Не трогайте меня пожалуйста! Прошу! — затараторила она.
— Имя? — спросил я её.
— Лусинэ! Лусинэ Григорян!
«Армяночка. Это заебись», — отметил я про себя.
Я полез в карман ее джинс, паралельно заценив жопу и немного помяв ее, вытащил паспорт. В нем было написано: Lusine Luká Gorovna. «Вот же падла».
Ну такое должно наказываться. Я уже хотел её начать пиздить, но вспомнил, что мы вообще-то на деле.
— Where you hiding money? — спросил командир перевязанного подранка.
— Nowhere!
— So, this is your wife, isn’t it?
Албанец зло мотнул головой. Что обозначал этот жест можно только гадать — от «нет» до «не трогайте, суки».
— If you don’t say, we fuck and kill she. And we shall do it very painful.
Албанец молчал. По-английски я понимал слабо, но по словам «fuck», «kill» и «she» я примерно понимал, что происходит. «Ну что, второй раз за неделю шанс присунуть бабе. Жизнь-то налаживается, как говорится». Я начал срывать одной рукой одежду с армянки, второй придерживая её. Тонкая белая блузка порвалась сразу в двух местах, открыв вид на дорогой белый лиф и тело — мягкую ухоженную кожу. Армянка задергалась, начала вырываться, но так как я держал её за волосы, у нее это не сильно выходило. Она извернулась и укусила меня за руку. «У, сука, кусаешься?»
Когда у меня был кот, он очень любил играть со мной — кусать за пальцы. Несильно, небольно, будто обозначая, а потом он ложился ко мне на пузо и грел свои теплом тела и теплым мурчанием. Я же, стараясь отучить его от этой дряни, когда он кусал палец, клал его чуть дальше, за клыки, и, в силу кошачьей анатомии он не мог его укусить. Тогда он обиженно размахивал хвостом, будто дворник метлой, недовольно выхаркивая что-то.
Вот и решил я применить опыт своих с кошаком войн — укушенную руку я стал пропихивать бабе в пасть. Она стала пытаться выталкивать, но хуй там. Скоро уже вся моя кисть была у нее во рту. Я вытянул два пальца и немного пошевелил ими, завсовывая их в глотку. Баба начала рефлекторно дергаться, я сразу вытащил руку, и вовремя: сдерживаемая лишь моей рукой, армянка начала блевать на пол, а пока она блевала — позыв был недолгим, всего два раза она продресталась, я снимал с неё шмотки дальше — полностью снял блузку и лиф, а затем, облапав дойки (к явному неудовольствию её мужа), начал снимать джинсы, но, в силу прочности ткани это было намного сложнее.
— Guys, stop this. I’ll give you money. All money, what i have in my home.
— Ok, — сказал командир, и обратился ко мне, — оставь бабу пока.
— Есть!
Но я все же неудержался и въебал ей рукояткой пистолета по башке, чтоб она вырубилась, и отпустил её. Она упала точно в свою блевотину.
— Нахуя, блять? — недовольно спросил командир.
— Безопасность, — почти невинно ответил я.
— Back the picture, — указывая на картину, висевшую на стене, заговорил албанец, тяжело подбирая слова. То ли сказались на нем нервные потрясения, то ли плохое знание языка, а может и то, и то, — I have a safe. In safe all my cash and two guns. Password — five, seven, seven, zero, four, nine.
Происходящее продолжало оставаться для меня полузагадкой. «Вернусь в рашку — обязательно английский выучу», — зло пообещал себе я. Тем временем командир подошел к картине на стене, снял её. За ней оказался сейф, и он стал вводить в него пароль. Скоро сейф приветливо запищал, принимая пароль. Кэп его аккуратно открыл, осторожно заглядывая вовнутрь, и я его понимал — мало ли какие там сюрпризы. Но обошлось без них.
— Зингер, — сказал он мне, параллельно держа хозяина дома на прицеле, — скидывай себе в карманы, у тебя больше. Из гражданской одежды, в которую мы переоделись, у нас у всех были обычные «абибаски», но у моей были внутренние карманы, выгодно её отличавшие от остальных. Я стал распихивать пятидесятибаксовые котлеты, лежавшие в сейфе, по карманам. Не удержавшись, я взял и посчитал сколько там. «Двести пятьдесят купюр! Это сколько?» Ощущение богатства ударило мне в голову, как транквилизатор.
— Эй! — командир пытался до меня достучаться, — эй, Зингер!
— А?
— Все в порядке? — спросил он меня. «Хах, как будто волнуется»
— Да. — ответил я, запихивая последнюю котлету в карман
— Дай-ка мне пару купюр. Вдруг фальшивка.
Я отдал ему котлету, которую только что запихнул в карман. Он её потер, помял. Затем выставил на лунный свет, пристально вглядываясь. «А вдруг доллары чеченские?» Я вдруг занервничал. Тем временем командир опустил бумажку.
— Настоящие, — сказал он, протягивая банкноту обратно.
— Фууух, — шумно выдохнул я с облегчением.
— Ну все, все взяли, валим? — спросил я командира.
— Подожди. Во-первых, — поднимая лежачее тело бабы, начал он, — ты и сам заметил, какая она тварь, — увидев, что его жену мы решили взять с собой, албанец попытался встать. Я вскинул калаш и добил его короткой очередью — едва поднявшуюся голову откинуло назад, а в воздух быстро поднялись брызги крови и тело легло, полностью расслабившись, — во-вторых, надо забрать Лиса и добить… короче, только забрать Лиса.
Мы стали спускаться вниз, и по пути я не удержался и пнул тело пиздюка, да так, что он скатился, неестественно перекатываясь и выставляя конечности с лестницы, ударился о стену, находившуюся в полуметре от последней ступени, оставив кровавый след по всему пути следования, а след на стене напоминал след от прибитого газетой комара. Огромного комара, насосавшегося крови. Сзади я услышал что-то вроде «дебил, блять», но не обратил внимания. А спустившись вниз, я увидел Лиса. Он сидел все в той же позе, что мы его оставили с полчаса назад, смотрел все тем же взглядом, полным надежды и обреченности. Но теперь его взгляд был потухшим, а лицо и кисти рук синими.
— Лис! Лис, блять, подъем! Уходим! — начал командовать кэп, выходя из дверей.
— Лис уже ушел, командир, — медленно проговорил я. Мне вдруг стало грустно — Лис и Гусь были одни из самых адекватных людей в нашей бригаде — никогда не упарывались по-жесткому, крыша у них не текла. Только Гусь был более жадной версией Лиса, вот и все. С Лисом мы были вместе с учебки… К горлу подступил ком, но я его подавил. «Еще не хватало…»
Солнце медленно поднималось, и первые лучи озарили недвижимое лицо мертвого наемника. Уже спокойное. Безмятежное. Командир подошел, взглянул на него и сказал:
— Забирай тело.
— Принял.
В освещенном первыми лучами солнца по еще пустым пока улицам мы несли два тела на себе и огромное колицество бабла, о котором можно только мечтать.
Когда мы почти дошли до гостиницы, появились первые люди, которые удивленно смотрели на нас, но нам было все равно. Занеся тела по-быстрому, пока все наши спят, в комнату командира, мы положили их на пол, армянке я связал руки. Затем подошел к Лису, нащупал на его шее жетон и сорвал его. «Петр Иванович Тонский» — прочитал я.
— Земля тебе пухом, Петян. Или… Тонировщик, — мне вдруг показалось, что прозвище «Тонировщик» ему пошло бы больше, тем более, что, по его рассказам, ему приходилось этим заниматься. Мне было его почти жаль… Почти, потому что я давно никого не жалею. Жалость — тупое чувство. Ее ощущает только слабый. Духом, конечно. Я встречал и дрищей, которые кого угодно переплюнут в быковании, на одних костях к троим подойдут и возьмут на понт. И шкафов, которых эти самые дрищи и брали на понт. Они боятся бить тех, кто слабее их, но мне, как снайперу это не свойственно. На перекрестье прицела — дрищи, шкафы, генералы — вы все равны для меня и одинаково беззащитны. В даже не знаете, что уже мертвы и откуда прилетит пуля…
Из моих размышлений меня вырвало что-то вроде «мфффхм» — звук, который издает человек, проснувшийся от глубокого сна с похмелья и обнаруживший у себя во рту кляп.
«Ну, а теперь самое время поразвлечься», подумал я, расстегивая ремень и решительно отодвигая все думы про винтовку, Лиса, и прочую хуйню.
Я решительно подошел к дергающейся особе, обнаружевшей себя связанной после долгой отключки и стал её раздевать. Ну как раздевать? Срывать с неё одежду, а что не мог сорвать срезал ножом, и все это продолжалось под аккомпонемент её завываний и дерганий. Зачем? Все равно бесполезно.
Сорвав с неё последние тряпки я привстал, чтобы осмотреть результаты своей работы. Шлюха лежала на животе со связанными руками за спиной. «А торгаш знал толк не только в дизайне», — с одобрением подумал я. Жопа у неё была что надо — без целлюлита, но и не совсем сухая, как у тяжелоатлеток, округлой, правильной формы. Из-за связанных рук чуть выступали буфера, и, должен сказать, очень неплохого качества. Я просунул руку, попробовал. «Упругая», — с одобрением заметил я. И, судя по всему, не силикон.
Я скинул с себя горку и прочие манатки, достал жесткую подушку с кресла и подложил шкуре под живот, чтобы её задница приподнялась и я пристроился сзади. Шкура то ли смирилась, то ли сама была не против поебаться, но так или иначе больше не сопротивлялась. Ну, так или иначе, мне все равно. Я вошел в неё. Она шумно вздохнула, а я ощутил влагу внутри неё. «Ну как есть шлюха. Её сына и мужа убили, саму вырубили и принесли хуй пойми куда, а ей в кайф», — подумал я, — «ну, погнали».
Постепенно мои движения становились все резче и жестче, а всхипы армяношлюхи все громче. Вдруг в дверь вошел Ковбой, тот самый, которому не обломалось поебаться в прошлый раз. Увидев, чем я занят, и памятуя о том, что было в тот раз, он застыл в дверном проеме. Я ощутил его взгляд — взгляд с завистью и некоторой злобой, что ему опять не обломится.
— Что, Зингер, весело бабу ебать?
Я остановился. Шлюха сама начала подмахивать мне, как породистая сучка на случке.
— Да, по кайфу.
— А как же поделиться с друзьями? — спросил он, по-ястребиному смотря на меня.
— Десять баксов, и она твоя.
Он уставился на меня, не веря свалившейся на него удаче. Поиметь такую, не побоюсь этого слова, богиню (особенно по местным меркам), да всего за десять баксов! Да о таком мечтать было сложно!
— Но только после меня.
— К-к-конечно! — с радостью сказал Ковбой, закрывая дверь и бегом направляясь за деньгами.
Часть 12. Возвращение домой
Итак, спустя часа три-четыре, передо мной лежало уже два трупа и пачка зелени. Армянка пошла на ура, и каждый хотел её выебать. Но ничто не вечно, и, как только она надоела, я придушил её полотенцем. Долго не забуду, как она сама лезла на два хера, пытаясь отсасывать третий — я такое только в порнухе видел и вообще не знал, что так бывает. Теперь же она лежала с синим лицом и вся в сперме. Раздаля стук в дверь.
— Кто?
— Свои, — открывая дверь, сказал командир, — я бенз принес, — он показал две баклахи с прозрачной синеватой жидкостью..
— Поможешь? — поднимаясь с кресла, спросил его я.
— Хуйня вопрос.
Вдвоем мы стали обливать их этим бензом, который, почему-то больше походил на стекломой, ну да и все равно, главное чтоб горел хорошо. Я вдруг вспомнил, как она извивалась, когда я её душил — из-за того, что руки у неё были связаны за спиной, она не могла меня оттолкуть, так что словосочетание «уж на сковороде» отличное её описывает. Сперма с лица и тела армяшки образовывала чудаковатые узоры, смешиваясь с бензином, и, в зависимости от концентрации, приобретала разные оттенки. Честно говоря, мне эта идея не нравилась. Но еще меньше мне нравилась идея бросить его здесь просто так. Он, конечно, мертвый, и ему уже все равно, но как-то это не по-человечески. А нести тело через весь город — идея такая себе. Поэтому придется сжечь их. И показывать его труп остальным нельзя, потому что сразу возникнут вопросы. Хорошо, утром, когда зашел Ковбой, все его внимание было сосредоточено на бабе, и труп Лиса, лежащий в трех метрах он попросту не заметил. Как только он ушел, я спрятал труп под диван, к явному неудовольствию бывшей жены торговца органами, что её прекратили ебать.
Залив все, я поджег это все трофейной «Зиппо», спизженной там же, где и взял гранаты Лис. «Земля тебе пухом, братан», — подумал я. Затем, подобрав заранее собранные манатки — винтовку, разгрузку, рюкзак, мы вышли из комнаты, предварительно открыв окна и дверь, чтобы лучше разгоралось. А когда огонь заполнил всю комнату, командир прикрыл дверь, и громко, так чтоб было слышно на всех этажах, крикнул:
— Пожар! Пожар, сука!
И мы пошли стучать в двери нашим, чтобы как можно быстрее вытащить их из комнат.
Довольно скоро началась вакханалия — наемники, которых мы оповестили первыми, спускались вниз в выкладке, и вскрывали кассу, которую администраторша оставила, съебавшись непонятно куда. Остальные, поняв, что тут кусок не урвать, выбегали из здания гостиницы и отходили за её территорию. Гостиница полыхала — огонь принялся, как родной, и скоро от неё ничего не останется. Языки выглядывали из окон, словно смотря на толпу собравшихся зевак, которые с таким же пламенным взглядом смотрели на чужое несчастье.
Собравшись через два квартала, мы построились. Поредевшая рота смотрелась довольно жидко и странно, и большей странности придавало оружие, которое, как вы помните, мы спиздили у амеров. Прибежали трое с канистрами для бензина — мы предпочли не идти пешком, ибо опасно и долго, лучше уж с ветерком домчаться за бронированными стенками.
— Вопросы есть?
— Так точно! — вышел из строя Егерь.
— Слушаю, — ответил командир спокойно, однако я ощутил едва заметную напряженность в его голосе.
— Мы же вроде хотели идти на торговца потрохами? Так и уйдем?
«Опасный вопрос. Какой будет ответ?» Я немного занервничал.
— Там охраны, — начал спокойно командир, — дохуя. Мы даже в полном составе не штурманули бы. Мы с Зингером ходили смотреть. Туда соваться нет резона. Охраны дохуя.
— Принял, — кивнув, Ганс встал в строй.
— А где Лис? — раздался в строю голос. Все стали осматриваться, но, конечно же, найти его не могли, так как его не было. Все смотрели друг на друга и молчали.
— Кто-нибудь видел, как он выходил? — спросил командир. Никто не знал, что ответить. Каждый считал виноватым себя, что не позвал его, не проверил, а занимался только спасением своей шкуры. Но больше всех считал себя виноватым я, сжимая в кармане его жетон, — проверьте, кого еще нет!
Все остальные были. А Лиса нет. В молчании дойдя до машин (как ни странно, без эксцессов) мы обнаружили их там же, где и оставляли, затем снова смонтировали на них спрятанные в кустах пулеметы, и, спустя десять минут, укатили в закат.
Эпилог
Вернувшись на базу, мы без проблем получили свои деньги. А так как база располагалась в пригороде какого-то сербского аналога нашего Мухосранска, то вопрос о том, куда их деть, не успел даже подняться. Выйдя в город, мнения разделились: половина хотела сначала наебениться, а потом по бабам, вторая же половина страстно желала угандошиться, а потом пойти по лупанариям.
Я, как не большой фанат алкоголя, отправился сам по себе. «Сначала — стрип-бар, затем — бордель», — мысленно размечал маршрут я, — » а потом в ресторан нормально пожрать. Или сначала похавать, а потом по бабам? Хотя не, с полным пузом окучивать блядей ни о чем…» — я во всю спорил с собой, и, скоро пришел к выводу, что лучше сначала в стрип. Единственный нормальный стрип в этой жопе мира был в еще более залупанских районах. Выживал он там благодаря завязкам в мусарне и трем опг, который постоянно резались за него. Собственно, то, что этот блядежник был реально годным в этом клоповнике, и было единственной причиной, почему враждующие бандиты и менты его не разнесли до сих пор. Но чтобы до него дойти, нужно было переться сквозь трущобы, и проблема тут не столько в архитектуре и эстетике домов, сколько в людях, их населяющих. Эти не чурались разбоя, воровства, да и вообще, на сколько я знаю, половина состояла в бандитских группировках. «Ну что ж, игра стоит свеч», — подумал я, и решительно зашагал в трущобы.
Это были одноэтажные покосившиеся дома, некоторые с облупившейся краской, некоторые дома были разбиты на два подъезда по квартире, как в наших некоторых деревнях, некоторые были сожжены или заброшены, а их заборы поросли мхом, лишайником, вьюнком, или вообще сгнили и ничего не хотело жить на них, будто избегая. Метров двести я прошел без проишествий, и неудивительно, ведь улицы были пустынны. Внезапно меня приперло по мокрому делу. «Блять, ну и вовремя», — зло подумал я, оглядываясь в поисках места, где бы отлить. Найдя заброшенный участок и спокойным шагом дойдя до него, я пролез в дыру в заборе (вернее прошел, ибо дыра была метр на два, да и вообще правильнее сказать, что это не дыра в заборе, а забор в дыре), и начал делать свое нехитрое дело. Заправив ширинку, с чувством выполненного долга я вышел с участка. Но на выходе меня поджидали трое — первый с цепями, второй с кастетом и третий с пером.
— Братка, мошну сымай! — обратился ко мне второй, а вторые стали медленно подходить. «Ну вот, блять, расслабился», — огорченно подумал я. Время сложное, я только с выхода вернулся, поэтому на рефлексах я потянулся не за кошельком, нет, у меня мысли-то такой не возникло, а за ПМкой.
— Ща, мужики, достану, — спокойно сказал я, нащупывая ПМ, — держите, блять!
Выстрел! Парень с цепью, приближавшийся ко мне, уронил свое оружие и схватился за ногу, скуля как собака. Выстрел! Второй упал на спину, роняя нож. Я целился в грудак, но темноте было неясно, куда попала пуля. За секунду до третьего выстрела я успел увидеть резкую смену лица парня с кастетом — от победного счастья охотника, в чьи силки наконец-то попалась дичь, до осознания, что эта дичь — злющий медведь, на которого собираются с ружьем и егерями.
— Не стреляй! — произнес он, поднимая руки, но мне было похуй. «Сука, выходной испортили, твари. Хуй тебе, а не ‘не стреляй’!», — зло подумал я. Выстрел! Пуля поймала его на развороте к бегству, когда тело уже развернулось, а ноги еще нет. Он покосился, нога запнулась одна об другую. Я подошел к каждому в поисках кошельков, и, найдя в общей сложности по десять баксов лишь у последнего, немного расстроился. «Сука!», — выругался я в сердцах, и, не сдержавшись пнул его. Тело отозвалось коротким стоном.
Через пять минут я уже сидел в стрипе, где, на удивление, было очень неплохо. Сразу после входа ко мне подошла полуодетая девушка, пытаясь флиртовать со мной, и я бы ответил, не испорть мне те трое настроение. А какое лучшее средство для поднятия настроения? Правильно, хороший алкоголь, поэтому я сразу направился к барной стойке, заказав себе Б-52. После него пошел бренди, который, на удивление, был не ущербным пойлом и даже был похож на настоящий. Неторопливо осушая стакан, я наслаждался приятной музыкой и обстановкой. Скоро настроение нормализовалось. Ко мне подкатили две девочки из местных ночных бабочек,лет по двадцать — блондинка и шатенка, и начали со мной разговор ни о чем, постепенно оголяясь. На вопрос о комнатках, где можно провести ночь с понравившейся работницей за дополнительную оплату, они одновременно кивнули, а их глаза загорелись. Когда же они узнали, что я из добровольцев, они чуть не начали ссориться меж собой, явно желая отработать свою зарплату со мной. Подумав, я сделал выбор в пользу двух, и, взяв ключ у бармена, отправился в сторону лестниц, ведя девчонок в комнатку, приобняв за талию. Вдруг музыка выключилась, а посетители и работники стали разбегаться. Началась паника. Из подсобки раздались два выстрела.
«Ну сука. Не дано мне отдохнуть. Убью, блять!» — с такими мыслями я направился в сторону подсобки, вытаскивая на ходу ПМ. Открыв дверь, я увидел, как один мужик, лет тридцати избивает другого, рядом лежат еще трое.
Незнакомец сидел сверху на поверженном противнике и его
локоть методично превращал лицо жертвы в фарш.
— Мужик, ты кто? — спросил я по-русски, не переставая держать на прицеле агрессивного субъекта.
Не знаю, на кой черт мне сдалась эта разборка, ведь я вообще собирался домой, живой и при деньгах. Но моё природное любопытство и пикантность ситуации очень интриговали.
Мужчина резко повернул голову и я увидел его взгляд. Никогда во взгляде человека я не видел такой тоски и усталости. Хотя наверное, видел, в зеркале.
— Мужики в поле пашут, парень, — ответил незнакомец по-русски и медленно встал, задрав скуластый подбородок, — пушку убери.
Скуластый боксер — так я его окрестил про себя, был безоружен. «Хотя это не помешало ему уложить троих», — резонно подумал я. Его кожаная куртка и джинсы были все в кровавых разводах. Кровь виднелась даже на его стриженной под ноль голове.
Я опустил пистолет — земляк все-таки. Но далеко ствол убирать не стал.
— Закурить дай, — попросил незнакомец, тяжело дыша.
По всей видимости, минутой ранее была интенсивная заруба. Весь бетонный пол подсобки был в брызгах крови, а лежащие тела не подавали признаков жизни.
Немного покопавшись в кармане, я бросил пачку сигарет, в которой предусмотрительно лежала зажигалка.
Скуластый четко поймал сиги и прикурив одну, не затейливо положил все остальное в свой карман.
— Ты кто, уважаемый, — снова задал я вопрос, — меня стала раздражать наглость этого пассажира, а мое любопытство просто зашкаливало.
Незнакомец, еще раз пизданув своего визави, но уже ногой, неторопясь сел на деревянную лавку у стены. Он явно наслаждался процессом курения.
— У этой ебаной недобратвы весь табак промок… в крови, — незнакомец ухмыльнулся, — я думал у меня уши в трубочку свернутся. А ты чего у балканских братушек забыл?
Это становилось забавным. Скуластый никак не обламывался от того, что разговаривает с вооруженным человеком через губу.
— Так, на курорт приехал, — ответил я, сев на верстак напротив и держа пистолет наготове.
— А, ну да. Здесь теперь самое место отдохнуть, — незнакомец выпустил дым вверх и одернув рукав куртки посмотрел на часы, — а я проездом тут.
Скуластый бросил окурок, сплюнул на пол и растоптал кроссовком огонек окурка.
— Ну ладно парень, — незнакомец встал и размял шею, — некогда мне. Уходить надо, скоро сюда бородатые пожалуют.
Ни капли не обламываясь скуластый направился к выходу.
— Как тебя зовут хоть, земеля? — в надежде хоть что-то узнать опять спросил я.
Незнакомец чуть повернулся и пристально взглянул на меня.
— Меня не зовут, я сам прихожу, — ответил скуластый и открыв дверь шагнул в темноту.
Стрелять я не стал, и некоторое время сидел как мудак на грязном верстаке.
«Бывает же», — подумал я и взглянул на труп лежащий передо мной.
Мертвый албанец, которого пять минут назад убил похититель сигарет, лежал раскинув руки и оскалив пасть. Все лицо было как то перековеркано, как будто его били молотком.
Сунув пистолет в кобуру, я вышел из подсобки и вдохнул свежий воздух.
«Ибо правы пути Господни, и праведники ходят по ним, а беззаконные падут на них», — пришла в голову, не знаю почему, ветхозаветная цитата.
Улыбнувшись своим мыслям, я стал шарить по карманам в поисках сигарет.
«Вот мудак. Сиги мои подрезал и даже имя не сказал. Ну да ладно, потом куплю», — подумал я.
«А вообще», — подумал я, почесав щетинистый подбородок, — «Нехуй мне тут делать. Валить надо — деньги есть, чего же еще надо?», — я все еще пытался нащупать сигареты, меж делом успев подумать, что надо бы завязывать с этим, и, не найдя, забил на это. «Ну и что, что в Союз… тьфу, в Россию мне путь закрыт? Свалю куда-нибудь в Латвию. Или в Беларусь. Говорят, там нормальный президент, не то, что у нас — страну своим состоянием не позорит… Короче, решено. Съебываю».
Я встал и направился к выходу из подсобки, затем к выходу из бара. На выходе обернувшись, непонятно зачем, я увидел разбросанные осколки бутылок, разлитый алкоголь. Повернувшись окончательно и выйдя из бара, я увидел трущобы.
Прощай Югославия… и прости, если что.
Спрятавшись за гнилую осину,
В темном гилле снайпер сидит.
Ищет в прицел вражину,
Денно и нощно он бдит.
Нет у него напарника,
Забыл отчий дом, семью —
Рожден убивать и калечить,
Чтит лишь винтовку свою.
Ясным днем накрыли точку,
Гнездо подорвал снаряд.
Гори, гори в котле, убийца,
Да будет тебе домом ад!
Автор: Валера Рюкзак. Русик Терехов.
Редактор ленивый мудак
Автор стихотворения. Русик Терехов
Ассистент Сергей Завьялов
Оформитель: Андрей Хализев.